– Quos Deus perdere vult... – услышал он сдавленный хриплый, но до боли знакомый голос и все понял.

Одним прыжком он пролетел те двадцать метров, которые только что их разделяли и которые недавно казались непреодолимой преградой. Гармон сбил валькирию с ног и прижал к земле, не помня себя от ярости:

– Сумасшедшая! Что ты делаешь?! Нельзя! Ты не имеешь права применять силу, магическое равновесие нарушиться! Ведь сразу выйдут на тебя!

Алина только хватала ртом воздух, еще не придя в себя от удара от землю. Он приподнял ее и взял за плечи и хорошенько встряхнул:

– Ты ведь знаешь, что контрудар будет направлен на тебя, твою жизнь! Один Создатель знает, что тогда случиться! Зачем?! Скажи мне, зачем, черт тебя подери?!

– Не нужна мне эта жизнь без тебя. – наконец с трудом произнесла она .

– Дура! Какая же ты дура! Ну что ты такое говоришь! Нельзя же так... – он прижал ее к себе, словно пытаясь защитить от всех напастей, магических или еще каких.

Она вцепилась в него словно утопающий в спасательный круг и разрыдалась.

– Я так испугалась за тебя. Мне все равно... Я тебя люблю и хочу... чтобы ты жил...нашел дочку... – глотая слезы, выдавила Алина.

– Тихо, тихо. Мелкая моя, любимая, тихо. – воин баюкал деву битв в обьятиях как баюкают маленького ребенка, гладя спутанные рыжие волосы. Вокруг свистели стрелы, от удушливого дыма было трудно дышать, кругом умирали люди. – Ну не плачь моя хорошая, я с тобой, я всегда с тобой.

Она освободилась от обьятий и вытерла слезы.

– Теперь слушай меня, я должна кое-что тебе сказать...

Тут шар из катапульты пронесся прямо над их головами и разорвал землю в нескольких метрах, их засыпало песком и обдало жаром от занявшегося сразу же пламени. Почти одновременно еще несколько бомб разорвалось около них, потом чуть в отдалении, и непохоже было, что этим все закончится. И только после первой атаки послышался все-таки сигнал к отступлению, горн ордена Полнолуния.

– Скорее! – воин схватил свою валькирию за руку и они побежали низко пригибась к земле. Перед тем, как повернуть к видневшимся вдалеке шатрам, он бросил последний взгляд на городские стены и выругался сквозь зубы, глядя как поднимают решетку главного входа.

Вернувшись в лагерь, ни слушая никаких возражений, Гармон настоял на том, чтобы валькирию осмотрел походный лекарь. Вернее «настоял» – это было несколько не то слово, он просто поднял ее на руки и понес в палатку для раненых, потом передумал и повернул в сторону родительских шатров. И как не старалась девушка с ним поговорить – все было бесполезно. Как только они приблизились к графским покоям , их обступили военные министры. Гармон холодно и четко обрисовал ситуацию, которую они впрочем и так имели возможность наблюдать в свои подзорные трубы и монокли:

– Фирцы в городе. Командование первой атакой закончено. Битва завершена поражением. Согласно сигналу отступления выживщие из порученного мне отряда достигли места расположения войск. Теперь оставьте меня в покое и разыщите моего отца. Это его чертова война!!! Перестань щипаться!

– Я прекрасно себя чувствую! Мне нужно тебе кое-что сказать. Да послушай же ты!

Гармон только поудобнее перехватил свою слишком говорливую, на его взгляд, ношу и продолжил путь, широко шагая между людьми, не обращая на них никакого внимания.

– Разойдитесь! У меня раненый! Я сказал – найдите главнокомандующего! Что не ясно? – гаркнул он на советников, и тех, как ветром сдуло.

– Да не ранена я! Поставь меня на землю!- дрыгала ногами дева битв.
– Мне нужно с тобой поговорить.

– Поставлю только перед врачом!
– с этими словами он впихнул в палатку королевского лекаря возмущенную Алину.

Выглядела она, правда, не настолько прекрасно как уверяла, замазанная сажей, в искореженных местами латах, в порваной голубой тунике, которая сплошь была покрыта засохшей коричневой кровью, без шлема, потерянного где-то на поле битвы, с рассыпавшимися по плечам спутанными волосами. Придворный лекарь сразу же уложил сверкавшую глазами сердитую фурию на кушетку и жестом приказал Гармону удалиться.

Тот вышел, задернув за собой полог, пройдя в свой шатер, охраны у которого, по его собственному приказанию, не стояло. Он отстегнул тяжелый шлем, бросив его куда-то в угол, и уселся прямо на землю, покрытую ковром. В голове гудело и страшно хотелось пить, но усталость перебарывала жажду. Он прикрыл на секунду глаза и перед глазами встал почему-то храм Создателя в Мирии, отблеск купола которого он увидел сегодня с поля битвы. Ему прямо врезалось в память это самое прекрасное здание, которое ему когда-либо приходилось видеть. Фасадом он смотрел на восток в сторону восходящего солнца, таким образом, что позолоченные купола в любое время дня сияли так, что было больно глазам.

Построенный еще пра-пра бабкой почившей королевы, храм чести Создателя поистине был шедевром архитектурного искусства. Снизу он начинался тремя кружевными порталами, уходя вверх заканчивался двумя четырехугольными колокольнями, а фасад украшал ряд статуй серого оникса всех правителей Мирии с момента ее основания. Он помнил, какие чувства охватывали его внутри – благоговение и смирение перед Создателем, так отличающиеся с его отрешенной дикой усталостью. В каждой из боковых стен был выложен огромных размеров круглый витраж, представляющий собою солнце на синем небосклоне и ровно в полдень тени от двух роз, как их называли, соединялись на белом мраморном полу храма, где и был возведен алтарь, следуя изумительной задумке архитектора. Заднюю стену образововали три старинные часовни, каждая из которых имела по пять заостренных шпилей по краям и одному в центре, увенчанному символом солнца, отлитым из драгоценного металла.