Шрифт:
Богобоязненность Иова не была «нравственностью», как его дерзание не есть декадентский «бунт». Нравственность — беспочвенная, общеобязательная для всех — безлична. Бунт безбожен. Страх же Иова, как и его дерзание, есть интимноеотношение к личномуБогу. Дерзая, Иов не «отрицает» Господа, но перед лицом Его отстаивает свою правду.
Велик Иов и в третий раз. Когда в речи Господа из бури нашел источник новой жизни — и смело ступил на этот путь. Иов был и остался угоден Господу. Иначе как толковать:
...сказал Господь Елифазу Феманитянину: горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов (42.7).
И что же такого сказал о Господе Иов с его дерзкими воплями? Но и Господь — что такого открыл Иову, что тот в двух словах рассчитался с разрушенной жизнью своей? Это для трех мудрецов тайна: что за разговор состоялся у Господа с Иовом, какие же это отношения между Ним и Его рабом? — Господь удаляет их.
Итак возьмите себе семь тельцов и семь овнов и войдите и рабу Моему Иову и принесите за себя жертву; и раб Мой Иов помолится за вас, ибо только лицо его Я приму, дабы не отвергнуть вас за то, что вы говорили Мне не так верно, как раб Мой Иов (42.8).
Трое мудрецов, можно предположить, так и поступили. Были они все-таки людьми такого склада, что у них и от собственных мрачных откровений волосы вставали дыбом...
И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние... (42.12).
Сатана не дождался от Иова хулы на Господа. Так разрешается спор об Иове на небесах, открывающих книгу. Знаменитый вопрос: искушает ли Бог? Может поспешно представиться: да,— как будто вся книга ведь об этом. Но в книге с самого начала разграничено: Господь предаетИова искусителю — искушает же человека Сатана, то есть, по смыслу этого слова, дух противоречия, прекословия, тяжбы. Враг рода человеческого. Он искушает Иова роком, чередой катастроф. Но он же есть дух познания (кн. Бытия). Поэтому к искушениям судьбы добавляются искушения разума. Иова мучат мудрецы. Несправедливости мало — надо еще заставить Иова принять ее за справедливость.
Колеса тысячелетий шумели, неся миру перемены за переменами. Но мука Иова вечна — как со времен Ура вечна искушающая человека мудрость. И в наш век, когда небывалые массовые насилия не отменили неизбежности умирать в одиночку,— и в наш век читаем о редчайшем и мучительнейшем роде религиозной жизни:
«...когда человек... за свою горячность, или, вернее, предузнанный Богом, получает великую благодать, благодать совершенных» (Иеромонах Софроний. Старец Силуан.— Париж, 1952, c. 14).
Что это за «горячность», которую вернееназвать божественной предузнанностью? И почему сам Силуан, один из поздних афонских старцев, переживал дальнейшее течение своей жизни как богоотставленность и говорил: «вы не можете понять моей скорби» или «кто не познал Господа, тот не может с плачем искать Его» (там же)?.. Не сродни ли все это — совершившемуся с Иовом? Не там ли исток — под твердыми, как литое зеркало, небесами?
За то, как отстаивал Иов правду свою,— ему не досталось мира, переделанного по его правде. Однако нечто большеедосталось ему. Причем не в последнюю очередь как раз за то, какон отстаивал свою правду. Иову досталось причастность творческой красоте и мощи Божьего мира. В этом исток новой жизни открылся ему.
Все с лихвой возвратилось Иову, Господь отвел от него руку врага.
И умер Иов в старости, насыщенный днями (42.17).
Январь-февраль 1981;
сентябрь-октябрь 1984;
апрель 1985