Твор­че­ст­во да­ет че­ло­ве­ку ни с чем не срав­ни­мую в при­ро­де воз­мож­ность. Че­ло­ве­ку да­но бла­го­да­рить Твор­ца за Тво­ре­ние — а не дос­тав­лять лишь, как скот, поль­зу се­бе са­мо­му. Воз­мож­ность эта, воз­мож­ность бес­ко­ры­ст­ной бла­го­дар­но­сти, пре­ж­де и пря­мее все­го осу­ще­ст­в­ля­ет­ся имен­но в твор­че­ст­ве. На­де­лив Ада­ма да­ром на­ре­кать име­на все­му зем­но­му, Гос­подь тем са­мым при­звал его при­нять по­силь­ное уча­стие в Тво­ре­нии. Че­ло­ве­че­ское твор­че­ст­во, при всей не­со­из­ме­ри­мо­сти бы­ло бла­го­дар­ным со­про­во­ж­де­ни­ем Бо­же­ст­вен­но­го Тво­ре­ния, бы­ло со­при­род­но ему. На ка­ких же еще пу­тях ис­кать об­раз и по­до­бие Бо­га в нас?

Че­ло­век мо­жет ру­ко­во­дство­вать­ся ка­ки­ми угод­но соб­ст­вен­ны­ми це­ля­ми, чу­ж­ды­ми та­ин­ст­вен­ным це­лям Гос­по­да. Сколь угод­но су­ет­ные мо­ти­вы мо­гут, осо­бен­но по­на­ча­лу, тол­кать че­ло­ве­ка на твор­че­ский путь. Но во всем том лишь да­ет знать не­ис­по­ве­ди­мость Гос­под­них пу­тей. И сам твор­че­ский миг, бес­поч­вен­ный вос­торг за­хле­сты­ва­ет че­ло­ве­ка, на­ме­кая на то, что чер­пать ему да­но все из то­го же еди­но­го пер­во­ис­точ­ни­ка — ина­че же он бес­си­лен что-ли­бо соз­дать. Бес­ко­ры­ст­ная бла­го­дар­ность ос­та­ет­ся серд­це­ви­ной твор­че­ско­го ак­та.

Ес­ли же по­рой и в бла­го­дар­но­сти оби­ход­ной, в при­зна­тель­но­сти за ус­лу­гу — че­ло­век ус­ту­па­ет жи­вот­но­му; ес­ли пре­вра­ща­ет­ся в жи­вот­ное «на двух но­гах и не­бла­го­дар­ное» (оп­ре­де­ле­ние Дос­то­ев­ско­го в «За­пис­ках из под­по­лья»),— так это лишь од­но из след­ст­вий то­го же рас­па­да, ут­ра­ты еди­но­го твор­че­ско­го на­ча­ла, в ко­неч­ном сче­те — пер­во­род­но­го гре­ха. Адам сам пре­дал дан­ную ему Гос­по­дом чу­дес­ную власть.

Од­на­ко и по сей день твор­че­ская ме­ра дос­та­ет да­ле­ко за пре­де­лы ав­то­ном­ной эс­те­ти­ки. Сло­во­упот­реб­ле­ние — не пус­тяк, и в кор­нях слов пуль­си­ру­ет их древ­нее зна­че­ние. Так вот, в оби­хо­де и фор­ма­лист-эс­тет на­зо­вет не­удав­шее­ся ху­до­же­ст­вен­ное про­из­ве­де­ние сла­бым; но и су­хой мо­ра­лист от­зо­вет­ся о дур­ном по­ступ­ке: не­кра­си­во. Кра­со­та и мощь ос­та­ют­ся еди­ным су­дом, и в них пе­чать то­го же пер­во­род­ст­ва.

Спор об Ио­ве на не­бе­сах был за­те­ян по пра­ву Твор­ца. «Твор­че­ское до­ка­за­тель­ст­во» за­клю­че­но не в ка­ком-то су­ж­де­нии или от­рыв­ке кни­ги: всякни­га Ио­ва це­ли­коместь та­кое до­ка­за­тель­ст­во. По­это­мувся об­ста­нов­ка и все «точ­ки зре­ния» в кни­ге — по­эзия. Су­хим жа­ром ды­шит она в «уте­ше­ни­ях» муд­ре­цов, а в «воз­вы­шен­ных ре­чах» Ио­ва — све­жей го­ре­чью. Ме­та­фо­рами, в ко­то­рых то страш­но, то тро­га­тель­но да­ют о се­бе знать за­бо­ты дня и дви­же­ния при­ро­ды,— пе­ст­ро про­вя­за­ны все ре­чи кни­ги. Го­ло­во­кру­жи­тель­ный об­зор ми­ро­зда­ния в ре­чи Твор­ца вы­дви­га­ет эту мно­го­ярус­ную по­эти­че­скую по­строй­ку в пре­де­лы все­лен­ной.

Об­зор ми­ро­зда­ния вен­ча­ет­ся са­мы­ми не­обыч­ны­ми, во­все не на че­ло­ве­че­скую мер­ку скро­ен­ны­ми об­раз­ами: бе­ге­мо­та —

...ко­то­ро­го Я соз­дал, как и те­бя; он ест тра­ву, как вол... (40.10),—

и ле­виа­фа­на:

Кто мо­жет от­во­рить две­ри ли­ца его? круг зу­бов его — ужас; креп­кие щи­ты его ве­ли­ко­ле­пие: они скре­п­ле­ны как бы твер­дою пе­ча­тью; один к дру­го­му при­ка­са­ет­ся близ­ко, так что и воз­дух не про­хо­дит ме­ж­ду ни­ми; один с дру­гим ле­жат плот­но, сце­пи­лись и не раз­дви­га­ют­ся. От его чи­ха­нья по­ка­зы­ва­ет­ся свет; гла­за у не­го, как рес­ни­цы за­ри... (41.6-10).

«Зна­ний эпо­хи» в оче­ред­ной раз тут ис­кать не сто­ит. Не ста­вил се­бе це­лью биб­лей­ский ав­тор по­хва­лить­ся ос­ве­дом­лен­но­стью на­счет фау­ны ниль­ской до­ли­ны. Так­же и ни­ка­кой функ­цио­наль­ной не­за­ме­ни­мо­сти обо­их зве­рей, их «не­об­хо­ди­мо­сти» в при­ро­де — не от­ме­че­но тут. В оче­ред­ной раз ни­че­го не до­ка­жут эти об­ра­зы тем, ко­му бе­ге­мот ли, кро­ко­дил ли — са­ми по се­бе лишь пус­тые слу­чай­но­сти, ли­шен­ные ка­кой бы то ни бы­ло идей­ной на­груз­ки. В кни­ге Ио­ва их об­ра­зы вен­ча­ют со­бою Тво­ре­ние: на ка­ком ос­но­ва­нии? Да на том, что как раз эти-то про­из­воль­ные слу­чай­но­сти тут су­ще­ст­вен­ны. Су­ще­ст­вен­но и какго­во­рит­ся о жи­вот­ных. Вот, уж на что ди­ко­вин­ная тварь — бе­ге­мот, а и его соз­дал Гос­подь, «как и те­бя», на­ря­ду с че­ло­ве­ком — и ест он се­бе тра­ву, как за­уряд­ный сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ный вол! То есть это и су­ще­ст­вен­но: как раз за­хва­ты­ва­ет вид, об­раз де­ла­ет обо­их зве­рей дос­той­ны­миза­вер­шить со­бой об­зор ми­ро­зда­ния.

* * *

Те­перь уже от­ве­чать Ио­ву.

Я слы­шал о Те­бе слу­хом уха; те­перь же мои гла­за ви­дят Те­бя; по­это­му я от­ре­ка­юсь и рас­каи­ва­юсь в пра­хе и пе­п­ле (42.5-6).

По­че­му «по­это­му»? Иов от­рек­ся — это яс­но; от че­го, од­на­ко, он от­рек­ся? Из при­ве­ден­ных слов Ио­ва яв­ст­ву­ет: от сво­его не­ве­де­ния, преж­не­го не­ве­де­ния. Ни­как не от ча­ст­но­сти сво­ей в не­ве­де­нии, ни­как не от дер­за­ния сво­его. Дер­за­ние Ио­ва, соб­ст­вен­но, пред­ста­ет удов­ле­тво­рен­ным: он хо­тел Гос­по­да слы­шать — он Его ус­лы­шал. С уте­ше­ни­ем же, ка­кое пред­ла­гал «дух ра­зу­ме­ния», Иов так ни­ко­гда и не сми­рил­ся.

Да­лее: че­го ра­диот­рек­ся Иов? По­ра­зи­тель­но ведь: о су­ти де­ла, о при­чи­не «во­плей», о раз­ру­шен­ной жиз­ни сво­ей — Иов боль­ше не го­во­рит. А ведь об этомему и Гос­подь, в оп­рав­да­ние Свое, не ска­зал ни сло­ва!

Че­го же ра­ди?.. Да все то­го же. На­столь­ко за­хва­ти­ло духИо­ва пе­ред рас­крыв­ши­ми­ся в ре­чи Твор­ца ми­ро­зда­ни­ем с его кра­со­той и мо­щью,— что мно­жить счет обид (да­же его счет, пусть и спра­вед­ли­вых обид!) Ио­ву ста­ло по­про­сту «не­ин­те­рес­но».