И тут произошло то, чего комендант никак не ожидал:

–  Не может такого быть!
– Взвилась девушка.
– Вы врете! Вы все врете! Не могли немцы Киев взять!.. Вы!.. Вы!.. Да вы просто провокатор!!! Да это вас, за такие слова в НКВД отправить надо!!! Этого просто не может быть!!! Никогда!!!

И такой огонь был в ее словах, такая сила и уверенность в своей правоте, что комендант…

–  Ты когда из Киева-то выехала, дочка?

–  Месяц назад…

–  И что?

–  Разбомбили нас… Даже до Курска не доехали…

–  И ты все это время?..

–  Мне мама наказала до тетки добраться, до Саратова… А я пообещала, что доберусь… Вот и…

–  Так это ты, от Курска до Воронежа пешком, что ли, добиралась?!!
– Поразился комендант.
– А ты хоть знаешь, сколь сотен километров ты пехом прошла, девочка?

–  Много, наверное… - Проговорила Маша устало.
– Я не знаю - у меня карты нет… Куда люди показывали - туда и шла…

И девчушка как-то совсем уж обреченно посмотрела на пожилого коменданта:

–  У меня отец - офицер-пограничник, на польской границе начальником заставы служил… Мама - добровольцем на фронт ушла… А перед тем меня из Киева к тетке отправила… А теперь вы меня с поезда сняли… Видать опять придется мне пешком идти… - И тут что-то такое случилось в глазах этой девчонки, и они блеснули стальным блеском.
– Только я все равно доберусь до этого Саратова! Поздороваюсь с тетей Тоней, и… Уйду на фронт!!! Как мои папка и мамка, фрицев бить!!! …Наверное, была какая-то необъяснимая сила в словах этой исхудавшей, щуплой, чумазой девочки, потому что комендант… Он посадил ее на тот же эшелон, с которого ее и сняли… Только теперь Маша ехала на восток, к своей цели почти с комфортом - начальник поезда, узнав от коменданта историю ее «одиссеи», определил Машу до Саратова в одно из купе «штабного вагона»… Где она и проспала почти сутки…

…Конец августа 1941 г., Саратов… …Она сидела, опершись спиной о кирпичную стену железнодорожного вокзала, погрузившись в свои тяжкие думы:

«…Ну, что, Машаня? Добралась до тетки? И что теперь? Куда идти-то теперь? Что делать?
– Она откинула голову назад, прислонив затылок к холодной кирпичной кладке.
– Ни родных, ни близких, ни друзей… Никого! Пустыня!..»

Она посмотрела по сторонам через полуприкрытые веки, и проговорила едва слышно:

–  Спокойно!.. Мама учила не впадать в панику и держать эмоции в узде… Ну, и что такого случилось? Тетка переехала полгода назад?.. Не страшно!.. Можно узнать куда, через городскую справочную… Если она работает теперь, конечно… Некуда идти, негде остановиться на ночь? Так мы это уже проходили - можно и в парке, под кустом переночевать, чай не зима, не замерзну…

И тут на ее глаза навернулись слезы, а за горло схватил крепкой рукой спазм рыданий:

–  Зачем я только сюда ехала, а? Зачем?!!
– Всхлипнула Маша.
– Чтобы поцеловать чужие двери и узнать, что тетя Тоня там уже больше полгода не живет? Ыг-гы, ыг-гы-и-гы-гы! Ы-ы-ы-г-гы-гы-ы!!!

Она сидела на брусчатке перрона и плакала…

Да нет! Она натурально рыдала! В голос! И слезы ручьем, да просто водопадом, катились из ее глаз!.. …- Ты чего плачешь, подруга?..

Этот голос с едва уловимым азиатским акцентом, эта тонкая, легкая и нежная ладонь, которая легла не ее давно немытые волосы…

Все это было настолько неожиданно для Маши, что она дернулась всем телом, словно ее ударило током, и даже попыталась отползти в сторону, не сообразив в первые секунды, что это не очередная встреча с военным или милицейским патрулем, а лишь вопрос человека, которому небезразлично чужое горе… …Она посмотрела загнанным зверенышем снизу вверх и спросила грубо:

–  Тебе-то какое до того дело?
– Она размазала грязной ладонью слезы по щекам, и зло посмотрела, как прицелилась.
– Че, те? Че, те от меня надо? Вали отсюда по добру, по здорову!!!

Перед ней стояла девушка…

Тонкая, вся какая-то неимоверно изящная, стройная, как серна, и это было видно. Даже под длинным, до середины голени, прямым, не облегающим фигуру, шелковым платьем-рубашкой яркой национальной расцветки, из-под которого выглядывали такие же цветастые национальные шаровары.

Ее иссиня-черные волосы, заплетенные в длиннющую косу, оттеняли смуглое, с тонкими линиями, лицо. Раскосые, миндалевидные восточные глаза излучали природную доброту.

И всю эту картину завершала темно-синяя бархатная, расшитая серебряными нитками и мелким бисером тюбетейка, плотно сидевшая на ее затылке…

–  Тебя как звать?
– Спросила девушка.

–  Маша… - Буркнула наша мученица.

–  Вот и хорошо… А меня Зарина… Зарина Рахимова…

Девушка присела около Маши на корточки, погладила ее по голове своей тонкой, изящной, совершенно не «трудовой» ладошкой, и спросила с участием: