мой…

Повсюду разбросаны мертвые люди. Рыбушкин отчетливо видел маленькую девочку и

рядом с ней — подростка лет пятнадцати. Это были дети одного из сотрудников,

счастливые оттого, что им позволили полетать на чудесной машине…

Оператор прекратил съемку. Он понимал, что фильм придется отдать «куда следует»: там

запечатлены самые критические мгновения катастрофы...

19 мая 1935 года, Чикаго

Андрей Николаевич Туполев спустился в холл гостиницы. Предстояло выехать в Нью-

Йорк. Советские авиационные специалисты находились в Америке уже довольно долго.

Туполев подошел к выходу и буквально столкнулся с водителем автомобиля, который был

прикреплен к делегации.

— Андрей Николаевич! — Водитель протянул ему смятую газету. — Смотрите, смотрите,

что пишут! Погиб «Максим Горький»! Самолет, самолет погиб!

Туполев побледнел, тихо опустился в кресло. Архангельский, не веря услышанному,

пробежал глазами заголовок, взглянул на фотографию.

— Саша, — еле слышно произнес Туполев, — пошлите Харламову телеграмму. Пусть

телеграфирует… подробности…

19 мая 1935 года, Москва

Совещание открыл товарищ Сталин:

— Необходимо уточнить причины катастрофы. Подготовить правильное сообщение о

гибели самолета-гиганта.

Повисла пауза. Наконец Кольцов решился:

— Главный виновник катастрофы — летчик Благин, который самовольно решил

выполнить фигуры высшего пилотажа вокруг подвижного объекта. Воздушное ухарство,

ненужная удаль — вот что стало причиной гибели многих замечательных людей и

прекрасного воздушного корабля.

Опять повисло молчание. На сей раз решился Хрущев:

— Иосиф Виссарионович, а как быть с телом Благина?

Сталин пристально посмотрел на него и ответил:

— Хоронить со всеми. И вдове назначить персональную пенсию, как остальным.

Хрущев переглянулся с Харламовым и заметил в глазах того тревогу. Несомненно, Сталин

все знал. Поэтому и насчет семьи Благина распорядился…

…Товарищ Харламов будет расстрелян через несколько лет.

93. На пути к Прохоровке

2 июля 1943 года, южная часть Курского выступа, КП Воронежского фронта

Николай Федорович Ватутин буквально не находил себе места. Инстинкты

военачальника кричали ему: «Пора наступать!»

Активная оборона, которую вел Воронежский фронт, выматывала не только противника,

но и своего командующего.

— Хватит окапываться, — убеждал Ватутин — Верховного, представителя Ставки,

«соседей». — Упустим момент, упустим! Чего ждать? Противник сидит и не наступает, а

осень не за горами. Вс сорвется. Начнем первыми! Сил-то у нас достаточно.

Маршал Василевский — представитель Ставки Верховного Главнокомандования, — на

которого Ватутин давил, не переставая, колебался. Ватутин умел быть настойчивым и

убедительным, противостоять ему было трудно.

— Николай Федорович, повременим еще, — сказал наконец Василевский. — Уверен:

переход врага в наступление — вопрос ближайших дней. Если мы начнем первыми, это

будет немцу только на руку. Активная оборона его измотает, обескровит… Мы это уже

обсуждали.

— Между прочим, товарищ Сталин меня поддерживает, — перебил Ватутин.

— Товарищ Сталин приказал держаться обороны, — отрезал Василевский. Он отвел глаза

в сторону: ему, как и Ватутину, не терпелось начать.

4 июля 1943 года, район Обояни, деревня Успенов, штаб Первой гвардейской танковой

армии

Ватутин прибыл неожиданно.

Командующий танковой армией — Иван Ефимович Катуков — принял его гостеприимно,

предложил чаю.

— Умеете устроиться, товарищ Катуков, — одобрил командующий фронтом. —

Окопались, небось, по самые уши?

— Пока стоим во втором эшелоне, — ответил Катуков, — и окопаться успели, и занятия с

личным составом провели, и с соседями действия согласовали.

— Рассказывайте, — потребовал Ватутин и навалился на стол, грузный, уставший.