«Лавочкин» вел огонь из пушек короткими очередями. Fw.190 начали освобождаться от

пушек, которые мешали им вести бой.

— Их всего двое, повторяю, их всего двое…

«Слишком прочный» «Лавочкин» в воздухе как будто избавлялся от всех своих

недостатков. Особенно в руках таких пилотов, как Кожедуб и Титаренко.

— Командир, сзади!

Титаренко сбил Fw.190, который сумел зайти в хвост Ла-7 Кожедуба. Немец взорвался в

воздухе.

Неожиданно стало легче: группа Ла-7 пришла на помощь своим товарищам.

— Топливо кончается, возвращаемся на аэродром.

На обратном пути Кожедуб отстал и ввязался еще в один воздушный бой: американский

Б-17 атаковали «мессеры».

Удачно отбив эту атаку, пилот посадил Ла-7 на аэродроме.

Вечером его вызвал командир полка.

— Ты кого сбил? — спросил он, кивая на пленку из фотокинопулемета, лежавшую рядом

на столе.

— Fw.190 сбил и один «мессер» если не сбил, то подранил.

— Расскажи, как «американца» спасал.

— Да отогнал от него немецких истребителей, вот так и спасал.

— А потом?

— Потом еще два на меня накинулись, я один взорвал прямо в воздухе, второй подбил —

летчик выпрыгнул с парашютом.

— А белых звезд на крыльях ты там часом не заметил?

— Каких еще белых звезд?

— Последние два самолета, Иван, — это были «Мустанги», истребители прикрытия

«Летающей крепости», которую ты так отчаянно защищал.

— Я что, союзников сбил?

— Сразу двоих.

— Так какого черта они меня обстреляли! — разозлился Кожедуб. — Я что, с каждым, кто

в меня стреляет, раскланиваться должен?

— Не разобрались они.

— Так я тоже не разобрался.

Повисло молчание. Наконец Чупиков отдал Кожедубу пленку и сказал:

— Ладно, забери. И помалкивай про этот случай. Война заканчивается, незачем портить

отношения.

92. Падение титана

28 октября 1932 года, Москва

Товарищ Сталин отложил журнал «Огонек» и задумался. Статья лежала открытой, и

хорошо читался ее заключительный абзац:

«Постройка гигантского самолета-агитатора должна стать базой обновления и

реконструкции методов всех нашей агитационной и массовой политработы...

Советские конструкторы, техники, изобретатели, политработники, писатели — все

должны внести в создание самолета-гиганта не только свои материальные взносы, но

главным образом свою мысль, свои идеи, свой опыт и знания».

— А ведь очень правильная мысль у товарища Кольцова! — произнес наконец Сталин,

обращаясь к замнаркому Тухачевскому. — В самом деле, сорокалетие литературной и

общественной деятельности Алексея Максимовича Горького — дата, для всех нас

знаменательная. А как вы думаете, много времени займет создание такого самолета?

— Авиация, Иосиф Виссарионович, — ответил Тухачевский, — сама по себе является

серьезным доводом в споре с идеологическим противником. Она — символ прогресса,

символ будущего. Если поднять весь народ на строительство этого самолета, то времени

потребуется совсем немного.

— Да, — подхватил Сталин. Затея построить агитационный самолет-гигант и дать ему

имя «Максим Горький» нравилась вождю все больше и больше. — Это должно быть

именно всенародное дело. Хорошую инициативу проявил товарищ Кольцов, очень

хорошую...

3 апреля 1934 года, авиационный завод в Воронеже

Андрей Николаевич Туполев не выглядел счастливым. Скорее — озабоченным.

Сказывалась усталость. Напряженная работа последнего года выматывала. Приходилось

согласовывать тысячи мелочей с десятками людей.

И у каждого, у каждого — собственный характер, собственная индивидуальность. А

поскольку каждый, кому поручена была часть работы над новым самолетом, эту свою

индивидуальность холил и лелеял — творческие же все натуры! — то возникали

неизбежные сложности.