– Но Марфа, что ты думаешь? Знаю, что мы с тобой всяко прожили, и несладко нам пришлось, и всё я тебе простил, много мне не нравилось, как ты поступала с мужем, для тебя перво дети, а потом муж. Я всё ето терпел, за то что дала мне здоровых и умных детей. Теперь под старость муж хуже, чем дети, но ето последняя твоя ошибка, ето тебе не радость, а горе. Вот подожди, ты ни раз не подумала обо мне, и везде я старался и заботился обо всех и об тебе, но, видать, ты ето не поняла. Много не пройдёт, и ты хватишься.

С поникшей головой поехал в Буенос-Айрес. Визы в Италию мне не дали, работы нихто не даёт: сорок четыре года уже шшитают старик. Нет работы, жить дорого, я нашёл дешёвенькю гостиницу, устроился и два месяца проискал работу, но нихто не принимает. Я стал переживать, деньги вышли, я уже три дня не ел, с гостиницы выгнали, что деняг нету. У нас оставались ишо картины, я в центре на улица Флорида стал их продавать, но нихто не берёт. Стою голодный, подходит ко мне нищий и спрашивает:

– Что такой невесёлой?

Говорю:

– Уже три дня ничего в рот не брал.

– Почему?

– Деньги вышли, негде ночевать и покушать.

– Да, ето Буенос-Айрес. Слушай, а ты обращался в церкву?

– Нет, а что?

– Да оне помогают таким случаям.

– А где ето?

– Да ето близко. – Указал улицу, номер и наказал: – Придёшь, будет большая очередь, ставай на очередь, но ни с кем не разговаривай. Дойдёт до твоей очереди, попроси поговорить с Ольгой и расскажи твою проблему, она тебя устроит.

Я картины отнёс в гостиницу, попросил ради Бога поберегчи их, а сам взял газету, что засняли с тыквами в Комодоро, прихожу. Ой, кака очередь! Квартала три, и каких толькя нету: нишши, семейны, старики, молодыя, помешанны умом, – да всяки-разны. Я стал в очередь, но мог бы провалиться со стыда – провалился бы, все прохожи смотрют. Вот до чего я дошёл: не нужон ни семье, ни Богу. Дождался своей очереди, у меня спрашивают:

– Зачем пришёл?

– Пожалуйста, хочу поговорить с Ольгой.

– У ней большая очередь. Что вы хотели, в чем можем помогчи?

– Я уже три дня не ел, вот газета, там сказано, хто я.

Ета женчина взяла газету и унесла. Немного сгодя подходит женчина, ласково здоровается и говорит:

– Я Ольга, пожалуйста, иди за мной.

Завела меня в свой кабинет. Ето правды, у ней на приём была большая очередь, она стала мня расспрашивать, хто и откуду и как попал сюда, и говорит:

– Я тебя не могу устроить где попало – ваша категория подсказывает. Но подожди, я свяжусь с нашими огарами [221] и посмотрю, где тебя устроить. Вот тебе пропуск, иди покушай.

Иду в зало, где кормят, – матушки! Полно народы: матери с детями, старики, старушки, нищи и молодыя, – всё ето смотришь, сердце сжиматся. Но кормют хорошо, я покушал, вернулся к Ольге и жду очередь. Уже к часу дня выходит Ольга, вызывает меня:

– Вот адрес, вас там ждут. Ето всё, что я смогла для вас сделать.

Я стал со слезами благодарить, она пожелала удачи и проводила.

По адресу приезжаю в огар. Ето большоя здания, не то школа, не то тюрма. Позвонил, двери открыли:

– Что нужно?

Подаю письмо, мня заводют, немного сгодя просют пройти в кабинет, захожу. Сидит начальник женчина, посадила, всё расспросила, вызвала начальника дежурного, наказала ему, чтобы устроил меня и наказал, каки порядки здесь. Он провёл меня по всему зданию, показал, где обедают, где отдыхают, где моются, где спят, указал мне мою койку и наказал:

– Вот шкап, вот ключ, будь аккуратне, никому не доверяй, много воровства, соблюдай чистоту, будь порядошным. И здесь рассматривают, как устроить на работу и в чем помогчи, всё зависит от вас.

Я поблагодарил и попросился, чтобы пустили сходить за своими вещами. Сходил, всё принёс и всё устроил.

В етим огаре находится триста человек, днём толькя старики, вечером приходют все остальныя, хто с работе, хто просто, днём не разрешают быть в огаре окромя стариков. Кормют хорошо, но ето свободная тюрма, и здесь каких толькя нету: бывших наркоманов, бездомных, бездетных стариков, больных.

Я посмотрел на всё на ето, и мне худо сделалось, мня схватило, и оказался я в больнице. Пролежал я селый месяц, надавали разных лекарствах сердечных и антидепрессивных, и стал я жить на лекарствах, а спать толькя с таблетками.