Я снял номер в гостинице на улице с красивым названием Красная. Гостиница была еще советская, облагороженная, конечно, но с теми старыми элементами совка, которых в Москве почти уже нет. Меня это не удивляло, а даже радовало. Зато потолки были не менее трех метров. Я походил по комнате из угла в угол. Позвонил секретарю и сказал адрес гостиницы. Делать больше было нечего. Вещей, которые я бы раскладывал по полкам, не было. И это было поводом пойти и купить их. С этой мыслью я пошел искать зубную щетку, пасту, трусы и носки.

Вышел на улицу и пошел направо. Города я не знал. Все было новым. Я вспомнил, как так же ходил по Берлину, без вещей, без определенных задач, без целей. Только Лео тогда была жива. Сколько бы я отдал, чтобы сейчас было так же. Пусть даже я был бы брошен ею, пусть один, пусть в одиночестве.

Пришла дурацкая мысль, что влюбленные, которых бросают, в целом счастливые люди. По сравнению со мной они-то знают, что любимая где-то рядом, живет своей жизнью, радуется, а может и грустит, что просто стоит запрет на встречу с ней, но у тебя всегда может оставаться надежда, что ты случайно увидишь ее. Да, скорее всего, это принесет тебе новую порцию боли, но это ничто. А если эта боль зашкалит за все разумные пределы, то ты сможешь себе сказать, что все, теперь я не хочу ее видеть. И на время это будет спасением. Потому что спустя некоторое время боль чуть-чуть утихнет, боль снизится ниже пороговой отметки, и ты захочешь увидеть ее снова. Ты думаешь, что твое сердце давно должно было сгореть, но этот несчастный уголек внутри все тлеет и тлеет. И ты живешь надеждой, каждый день живешь надеждой, что произойдет одно из двух: либо уголек рассыпется в золу, либо пламя с новой силой будет гореть в сердце, чтобы причинять радость и боль, негу и тоску…

Но какой надеждой жить, если ты знаешь, что любимая умерла, что встретить ты ее на этой земле уже не сможешь никогда? Теперь это самое страшное для меня слово – никогда. Никогда не увидишь – это так страшно, что у атеиста в этот момент может появиться вера в Бога, в рай, а скорее в ад. Но даже надежда на загробную жизнь, надежда на то, что, умерев, ты увидишь ее где-то там, не меняет ничего для твоей земной жизни. И где найти силы остаться здесь, на бренной земле, если ты остался один, совсем один? Ты вспоминаешь, что пару лет назад тебе нравилось быть одному, менять увлечения, жилища, женщин. Почему же теперь все по-другому? Почему ты рвешься за ней? Даже за черту.

Я понял, что мне нужен объект, за который я мог бы зацепиться. Мне нужен спасательный буек, яркий и полосатый. Для кого-то – это работа, для кого-то – это какое-нибудь увлечение. Кто-то сосредотачивается на спорте, все силы тратя на достижение небывалого результата. У меня это выразилось в попытке спасти маму моего друга. Я загадал, что если она выживет, тогда и я останусь жить.

Вот она, новая прикольная игра, в которую я решился сыграть сам с собой. Сам и игрок, и судья, и, возможно, палач. Нешуточная ставка – жизнь, своя собственная, и, возможно, первая и последняя. От таких ставок захватывает дух. Это нечто другое, чем проиграть сто тысяч долларов в казино на рулетке. Рулетка – это вероятность, а здесь – вероятность, конечно, но, может быть, можно повлиять на ситуацию.

При такой ставке мозги начинают работать быстро и четко. Что необходимо для успеха? Хорошая клиника и качественные препараты. С лекарствами все понятно. Их можно купить. Если их нет в России, то можно привезти из-за границы. Что есть хорошая клиника? Это оборудование и врачи. Значит, если пациентку можно перевезти, надо будет подобрать лучшую клинику. А если транспорт невозможен, тогда надо организовать все это на месте.

Я позвонил в больницу. Меня соединили с доктором. Я подробно расспросил, как дела у больной. Узнал, что перевозить ее крайне нежелательно. Потом мягко выспросил, не возражает ли доктор, если знакомые доктора из Москвы приедут посмотреть больную. Было слышно в трубку, как на том конце провода тихо выругались. Я мягко сказал, что не сомневаюсь, что доктор все делает совершенно правильно, но эти доктора даже не мои знакомые, а давние друзья пациентки, что у них большие возможности и они могут подтянуть в клинику все, вплоть до новейшего оборудования и технологий. И как знать, может быть, что-то из этого нового подхода, технологий или оборудования может пригодиться этой больнице в будущем. Он еще вяло посопротивлялся, но мой убедительный аргумент, что московские связи могут помочь ему лично, его добил окончательно.

Осталось найти придуманных мною докторов-друзей пациентки. Но была бы задача и ресурсы, а решение… а-а.

Я в задумчивости огляделся и понял, что совершенно не понимаю, где нахожусь. Улица Красная не наблюдалась. Я стоял на каком-то пустыре. Впереди было то ли озеро, то ли болото, поросшее камышами.

«Да! Здесь мне зубную пасту не продадут», – подумал я про себя. Развернулся на сто восемьдесят градусов и бодро пошел обратно.

Я отыскал в записной книжке телефоны всех знакомых докторов и начал планомерный обзвон. Моей задачей было понять, кто из московских кардиологов считается на сегодняшний момент светилом науки. Я звонил людям, и они мне рассказывали, что знают по существу вопроса. Постепенно все свелось к ЦНИИ кардиологии и к нескольким фамилиям. Наконец один из знакомых сказал, что лично знаком с Олегом Петровичем, одним из ведущих специалистов. Сказал, что завтра в первой половине расскажет ему о моем существовании и о моем вопросе.

«Жизнь-то налаживается! – сказал я про себя и продолжил поиск. – Одна голова хорошо, а две – лучше!» Я все же дообзвонил всех, дожал все соки информации, убедился, что решение правильное.

Ночью спал как убитый. Утром проснулся, потянулся к телефону, набрал Илюху. Телефон временно недоступен. Как всегда. Позвонил в офис. Секретарша сказала, что сегодня до шести вечера препарат будет в гостинице. Я позвонил на ресепшен, попросил их принять посылку и расписаться за меня, если меня не будет в отеле. Получил жесткий отказ. Такого жесткого «нет» я давно не слышал. Похоже, портье, а точнее, наша совковая дама не очень хотела принимать какие-то непонятные посылки для клиентов. Я быстро оделся и спустился вниз. Как я и предполагал, дама лет пятидесяти необъятных размеров занимала три четверти стойки ресепции и руководила процессом. Перед ней стояли потенциальные жильцы отеля. Она смотрела на них сверху вниз и выговаривала им, чтобы они разборчиво писали в анкетах свои данные. На мой повторный запрос принять посылку из службы доставки она подозрительно оглядела меня с ног до головы и на весь зал спросила: «Вы хотите, чтобы я бомбу приняла?» При слове «бомба» все находящиеся в зале дружно повернулись в мою сторону, а часть людей, кто попроворнее, похоже, готовы были выскочить из отеля. Я молча выдержал волну страха и недоверия, исходящего от окружающих, и попросил позвать управляющего.

– Я и есть директор! – на весь зал заявила она.

– Отлично! – сказал я. – Если не сохраните в целости эту посылку до моего прихода, здесь будет другой директор, – веско проговорил я и вышел спокойно на улицу.

За моей спиной стояла гробовая тишина. Я понимал, что своим заявлением я ничего не испорчу, потому что ухудшать в данной ситуации уже нечего. Служба экспресс-почты в нашей стране работает надежно. Лекарства все равно приедут. А мадам надо лечить, и чем жестче ты с ней будешь обходиться, тем лучше будет всем окружающим.