Работать хотелось не очень. За первую половину рабочего дня я не решил ни одного вопроса. Официанты в кафе были в таком же настроении и кормить нас тоже, похоже, не собирались. Все же с сервисом в нашей стране никогда не будет хорошо. У русских есть одна общая национальная черта – гордыня, которая не дает человеку работать в сфере обслуживания, например, официантом. Типичные официанты в московских кафе и ресторанах – студенты, которые рассуждают примерно следующим образом: «А что я? Я здесь вообще случайно! Вот сейчас доучусь и пошлю вас всех вместе с вашим паршивым рестораном куда подальше. А если что не так, так и сейчас могу послать. Деньги, конечно, не лишние, но мне учиться – главное». И что тут еще можно добавить? Мы, русские, не можем понять, что услужить другому человеку, например накормить его вкусно и ласково, – это действительно ценно и достойно. В служении человечеству есть большой смысл жизни. А мы гордые. Для нас служить другим людям – недостойно и неинтересно. Поэтому у нас нет или почти нет семейных ресторанов, как в Европе.

Лео опоздала, как всегда, всего минут на сорок. Я привык и даже не пожурил ее. Мое предложение к ней было куда важнее. Без долгих разговоров я предложил ей начать новую жизнь с новой фамилией сначала не в Москве, и главное, без Виктора. Короче, я предложил ей умереть, чтобы воскреснуть с новым именем и фамилией. И еще. Сказал, что она будет свободна в своем последующем выборе, что делать и как жить. У нее будет новый загранпаспорт и деньги на счету. Она так опешила, что дважды переспросила меня, что я имею в виду. Я пояснил. Потом еще раз. Она смотрела на меня круглыми глазами. Потом в глазах у нее заиграли искорки, она хитро заулыбалась и заявила в ответ:

– Хорр-ро-шо! Только я хочу умереть ярко и красиво. Никаких больниц, вялых умираний, белых стен, дурацких моргов, людей в белых халатах. И еще я хочу, чтобы Виктор это видел. Всегда хотела разбиться на ярко-красной машине, вылетев с отвесной скалы.

Видимо, я побледнел.

– Ты – сумасшедшая! Ты знаешь, что ты – сумасшедшая?

– Ага! Еще какая! Ну так что, мой спаситель? Ты позволишь мне красиво разбиться?

– Хорошо! Ты хочешь, чтобы Лео красиво разбилась на машине. Она разобьется. Только в последний момент в машине будешь не ты. Договорились?

– Как не я? А кто?

– Там будет профессиональный каскадер.

– А может, я? А?

– Нет, – отрезал я. – Это мое принципиальное условие.

– Ну, хорошо! Это будет… прикольно, – она завораживающе улыбнулась мне, – да, милый?

Все, кто желает умереть, умирают раньше, чем могли бы, если бы хотели оттянуть этот момент. Все, кто страстно мечтает что-либо поменять в своей жизни, меняют и часто меняют не в лучшую сторону. Мы всегда торопимся, если чего-то очень хотим. Идем к цели, плохо выбирая пути, оступаемся, падаем. При желании что-либо менять сначала просто необходимо сказать себе: «Стой, не спеши, тот ли это путь?» Но ведь так хочется все поменять уже сегодня. Это так подгоняет…

День выдался простым и ясным. Легкий ветер шевелил листву. Солнышко ласково пригревало. Старая Москва завораживала трехэтажными домами с цветочными горшками на окнах и трамваями, грохочущими по Бульварному кольцу. Мы с Лео пили мегакапучино в «КофеБине» на пересечении Покровки и Бульварного кольца. Прекрасный день, чтобы умереть. Лео улыбалась мне, и мы оба знали, что это ее последний день, ее последнее солнце, ее последний ветер. Новенький «Мерседес», кабриолет ярко-красного цвета, был припаркован рядом с кафе. Крыша машины была сложена, и воробьи утаскивали крошки со столов на ярко-красный капот, а один самый храбрый умудрился даже усесться на кожаный руль. Этой прекрасной машине также предстояло сегодня погибнуть. Люди проходили мимо и невольно улыбались, смотря на отважного воробья. Мы с Лео тоже улыбались.

– Итак, Лео, повторяю еще раз. Едешь на набережную. Встречаешься с Виктором. Бравируешь перед ним новым авто. Потом садишься в машину, выписываешь перед кафе пару восьмерок, пересекая сплошные и сжигая резину. Затем со свистом уносишься по улице, выходящей на набережную. Быстро доезжаешь до разворота. Там меняешься с дублером. Садишься в его машину и спокойно уезжаешь. Ничего и никого не ждешь, просто уезжаешь. Не забудь оставить в «Мерседесе» свой телефон. У дублера в машине возьмешь другой телефон и минут через пять звонишь мне на резервный номер. Я расскажу тебе все подробности нашего маленького шоу. И не вздумай звонить мне на мой обычный. Ладно?

– Леня! Кончай уже меня дрессировать. Я двадцать раз все это слышала. Не хочешь ли ты сказать, что я совсем глупенькая? В душе я блондинка немножко. Но пожжжалуйста! Ну? Ну все уже. Я все выучила. Кофе лучше допей. Волнуешься больше меня. Зелененький аж стал. Дай я тебя поцелую, что ли?

От такого отказываться? Кто ж откажется? Мы целовались. Люди в кафе делали вид, что нас нет. И это была правда. Нас действительно не было. Нет, мы, конечно, были, но явно не в этом мире, не в этой реальности, не в этом измерении.

Кофе закончился, и пришло время расставаться. Мы вышли из кафе. Каждый сел в свою машину и поехал своим маршрутом к одному и тому же месту. Я специально проехал мимо машины дублера, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Он был на месте. Сидел в своей «Хонде», стоящей, где мы и договаривались. Помахал ему рукой. Он улыбнулся в ответ. Выехал на свою позицию на набережной, запарковался, заглушил двигатель и, не привлекая внимания, стал наблюдать за кафе. Моя роль заключалась в том, чтобы наблюдать за движением на набережной, за ГАИ и милицией. В случае опасности я должен был включить аварийку в своей машине в качестве предупреждающего сигнала. И тогда наши маневры на набережной прекращаются до выключения сигнала. Такова была принципиальная договоренность. Это было мое право вето.