– Да у меня тут девка живет, а я к экзаменам готовлюсь, – Бубл наконец повернулся ко мне и пожал руку.

– Ты же окончил.

– Второе высшее, Академия госслужбы.

– В министры собрался?

– А почему бы нет? Жизнь длинная и ухабистая. Я раньше только и слышал «лузер да лузер», а теперь ходят деньги занимать.

– Ты будешь первым министром-нудистом!

– Не нудистом, а натуристом.

– Какая разница?

– Нудизм – это культ голого тела, а натуризм – близость к природе.

– Я и спрашиваю, какая разница?

– Да понятия не имею, никто толком объяснить не может. Но если ты кого-нибудь здесь назовешь нудистом, то можно огрести люлей вон от тех дядек.

Ринат показал пальцам в дюны, где под вековыми соснами расположились десяток столиков, два ярда деревянных топчанов, огромный плакат «Царство Кирилла» и два десятка пожилых мужиков. Ни один из них не читал книгу, ни один не возлежал в позе сонного Адониса – все кучковались, играли в домино или просто рассматривали окружающих.

– А кто это? – спросил я.

– Общество свободы тела. Они здесь все держат.

– Деньги собирают?

– Только со своих. К ним все хотят вступить, но для этого нужно сюда ездить хотя бы год, лучше с семьей.

– А зачем к ним вступать? Их спонсирует «Лукойл»?

– Ошибаешься, – Ринат нацепил свою привычную усмешку, когда непонятно, шутит он или говорит серьезно. – Вот мы с тобой лежим сейчас, как два лоха, и все видят, что мы здесь никто, обычные трикотажники. А там козырные места, значит, ты здесь не случайный человек, у тебя идеология есть. Ты по системе загораешь, а не просто так.

– Да кого трахает, как я загораю?

– Многих, дружище, многих, – Ринат лениво перевернулся на спину и надел очки-«хамелеоны». – Сюда люди с ящиками водки приезжают, чтобы их за те столы взяли. Человек так устроен, не лежится ему с краю – обязательно нужно быть поближе к центру. Борьба за места под солнцем.

Солнце как раз достигло высшей точки и, казалось, замерло, не желая катиться вниз, как отрубленная на плахе голова. На «козырные места» легла тень от равнодушно шумящих сосен.

– У тебя в Смольном, наверное, одни натуристы работают? – спросил я.

– Со мной одно время мужик из управления инвестиций ездил, а потом испугался: говорит, узнают – уволят.

– А тебе по хрену?

– Я каждый день делаю что-то такое, за что уволить могут. А ты нет?

Я закопал окурок в песке и огляделся. Фигуристая волейболистка продолжала совершать кульбиты на радость мужчинам, которые долго сверлили ее глазами, а потом вдруг прыгали в воду, как подстреленные пингвины. Холодная апрельская вода была лучшим способом скрыть возбуждение.

– Ну что, Бублиссимо, – я прыжком вскочил на ноги. – Залезай в портки, пойдем по пиву выпьем.

– Я не пью и не курю, – предупредил Ринат, натягивая джинсы на голое тело.

– Почему?

– Я – русский человек и мало пить не умею.

Недалеко от пляжа мы опознали кафе с выставленными на воздух столиками. Мы заказали по шашлыку, литровую кружку пива для меня и яблочный сок для Рината.

– Соус не бери, я слышал, хачи в него дрочат, – предупредил эколог.

– А я слышал, что они в шашлыки ссут, – поддакнул я. – Чего Дэна хоронить не пришел?

– Да послали проверять завод в Шушарах, два дня там пили и в бане парились, – Ринат был готов к вопросу. – Как прошло?

– Душевно. Потом в клуб поехали. Ты сам-то давно его видел?

– После Нового года, кажется. Я мимо шел, позвонил, зашел, мы пыхнули немного. У него «голландец» был отменный.

– А где он его брал, не знаешь?

– Да хрен его знает. Булочник говорил, кто-то на хате выращивает.

Я не ожидал, что разговор сразу же свалится в такое теплое русло.

– А Гриша откуда знает? – Я изобразил праздное любопытство.

– Я у него пару раз такого же покупал. Видимо, с одного куста, но кто конкретно выращивает, сам понимаешь, не спросишь.

– А может, он сам и выращивал?

– Да вряд ли, – Ринат прищурился, оценивая предположение. – Он вообще мутный какой-то стал. Я когда универ заканчивал, у института Отта его часто встречал. Знаешь, гинекология там, акушерство.