– Не-ет!
– компаньон перескочил плетень с такой скоростью, будто за ним гналась стая вурдалаков, тоже желающих чего-нибудь вкусить.

Улитки уже не казались отвратительными, Шип даже прихватил несколько пустых раковин и сделал заметки об особенностях местной кухни, однако, путников ждал более привычный и сытный завтрак - варёное мясо и болотная разновидность капусты.

– Здесь водятся олени?

– Забредают иногда, и недавно Брыня одного подстрелил. Он оставил мясо на чёрный день и из ледника брать не велит, но ведь сейчас он не смотрит, а вам понадобятся силы в дороге. И смотрите под ноги, - Анята запнулась, нелегко ей давалась роль радушной хозяйки, когда брат как в болото канул, - после шильды даже тропа проседает очень глубоко.

Тёмные куски вызвали острый приступ того, в чём Шип недавно упрекал напарника - жалости. С другой стороны, он понимал, что глупо отказываться от роскошного по здешним меркам завтрака, да и Анята искренне хотела угодить на прощание. Треснув ратника вилкой по чересчур загребущей лапе, эльф достал из миски самый аппетитный ломоть.

Опадчане не стали дожидаться возвращения пропавшего. Феня и Полуня, оказавшиеся не детьми, а просто низкорослыми, как и большинство соплеменников, отворили дверь в свою кузню, и потянулся народ за железом от копий до топоров. Действовали слаженно и быстро, словно единый организм, разбившись на равные по силе группы, щупальцами потянувшиеся в окрестности, в то время как разум и сердце общины - старейшины и Анята - остались в центре.

Как только взъерошенный Додоня переступил порог хижины, напарники сделали то же самое, только в обратном направлении. Лапоть едва поспевал за Шипом, недоумевая, с чего вдруг приподнятое с утра настроение упало ниже нуля, но заговорил, когда всадники уже миновали шильду на выезде из деревни, благо, безо всяких трупов и прочих достопримечательностей. Свесившись из седла, парень сорвал длинный колосок, сунул луковкой в рот, сразу же выбросил и отплевался.

– Мофет, мы Б"гыню по до"гоге фт"етим. Фкафем, фто фефт"гёнка пе"гефивает, - болотное растение оказалось коварным, от сока у Лаптя онемели губы и язык, так что парень одновременно шепелявил и картавил. В другое время Шип не упустил бы возможности поддеть дурня, сующего в рот всё подряд, а сейчас это вызвало глухое раздражение. Ведь накануне Брыня рассказывал о неких стебельках, которые ест только главный местный хищник - трясинные змеежабы, чтобы подстреливать жертву паралитической слюной. Достал уже человеческий идиотизм!

– Не хочу встречаться с этим... Брыней. Кажется, я знаю, что у них за вурдалак завёлся.

– И?!!

Но эльф только рукой махнул.

***

В молчании ехали с полчаса.

И ещё столько же.

А потом Шип заметил на тропе нечто утопленное в грязи, и кабы не заострённый кончик, предательски блеснувший в траве, конструкцию из перекрученных врастопырку гвоздей невозможно было бы разглядеть. Вот копытом почувствовать - очень даже.

– Это же "чеснок"!
– ахнул ратник.
– На кой ляд он няшам, если здесь конница и так не пройдёт!

– А двое конников прошли, - Шип замахнулся выбросить находку, но передумал и положил в сумку. Наверное, решил потом избавиться от него менее травмоопасным для чьих-нибудь лап путём.
– Какая подлость! Приручить благородное животное, чтобы потом выдумывать способы его убийства один хуже другого! Сольдэн, стой здесь.

Бахмут с вытаращенными глазами смотрел, как этот ненормальный пробует колючую тропу слегой и собственными ногами. Первопроходец продвинулся уже саженей на десять, но нашёл только одну ещё "чесночину".

– Я думал, их сеют горстями.

– Может, сами мешок прорвали и выпали?
– предположил ратник.

– Здесь тоже нет, - эльф поворошил слегой багульник в поисках "грядки" на обочине.
– Хм... Зато ветки поломаны, и явно что-то тащили, - Шип без раздумий ввалился в кусты, заставив усомниться в рассудке того, кто постоянно обзывает людей идиотами. Запоздало Бахмут вспомнил, что по какой-то причине эльфы в болоте не тонут, конечно, если сами в бочаг не прыгнут, и выругался.
– Лапоть, я нашёл труп!

Судя по неподдельной радости в голосе, труп был орочий...

Но ратник ошибся.

Он подозревал, что в косматой шевелюре Брыни водится кое-кто, а теперь с ними заодно копошилось и звенело мушиное облако, лепились жирные пиявки, даже бабочек и стрекоз что-то привлекло. Шип ткнул слегой, и Бахмут вслепую замахал руками, отгоняя стрельнувших в лицо падальщиков. Эльф тоже понёс наказание за бесцеремонность к усопшему, судя по ругани, ещё на ранней стадии перешедшей в сплошное харканье. Когда отплевались-отмахались, насекомые уже снова лепились на труп, но основное разглядеть было можно, а подробности - не хотелось.