общественной жизни, которые живо затрагивали мыслителя-психолога, о которых

хотелось сказать ему свое слово; во-вторых, работа требовалась для жизни, для

содержания семьи, для окончательного устройства запутанных дел, которые

наконец мало-помалу начинали распутываться. Необходимо было решиться на

какую-нибудь работу. О новом редакторстве нечего было и думать - оно надоело

и в его успех, в его пользу уже не верилось.

142

Снова стала приходить мысль, начавшаяся было осуществляться еще в

"Гражданине", но затем позабытая". Достоевский подумывал об ежемесячном

издании своего "Дневника писателя".

Осенью 1875 года, опять переселясь в Петербург из Старой Руссы, он мне

говорил об этом, но только еще как о предположении. Он не решался, боялся

неудачи. "Подросток" не произвел сильного впечатления. Будет ли достаточно

подписчиков у "Дневника писателя", не придется ли пережить новую неудачу, новое оскорбительное разочарование - их уже и так было немало!..

В декабре у него заболели дети скарлатиной, и во все продолжение

шестинедельного карантина я не мог с ним видеться, опасаясь за своего ребенка.

Но мы переписывались в это время. В конце декабря он объявил в газетах о

подписке на "Дневник писателя". Решился - но опасения все же его не покидали.

"Что выйдет - не знаю, - писал он мне, - все зависеть будет от 1-го N, который

выдам в конце января" {23}.

Я пророчил ему успех, рассчитывая, что необычная, оригинальная форма

издания на первых порах заинтересует публику, а затем заинтересует уже сам

автор. Но не такого мнения были литературные и журнальные кружки. На вечере

у Якова Петровича Полонского, у которого обыкновенно можно было встретить

представителей всевозможных редакций, людей самых различных взглядов, я

выслушал с разных сторон заранее подписанный приговор "Дневнику писателя".

Решали так, что издание непременно лопнет, что оно никого не заинтересует.

Говорили:

– Он, наверное, начнет опять о Белинском, о своих воспоминаниях. Кому

это теперь нужно, кому интересно?! {24}

– Ну, а если он начнет о вчерашнем и сегодняшнем дне?
– спрашивал я.

– В таком случае еще того хуже... что он может сказать?! он будет

бредить!..

Но и после этого всеобщего приговора я не переставал рассчитывать на

успех. С его жаром, с его искренностью, обращаясь прямо к обществу, в форме

простой беседы - разве мог он не заинтересовать? Ведь он сам - интереснейшее

лицо среди самых интересных лиц его лучших романов - и, конечно, он будет

весь, целиком в этом "Дневнике писателя"! Любопытно только, с чего он начнет...

Январь 1876 года уже наступил, а карантин в его доме все еще

продолжался; я не мог его видеть {25}.

В назначенный день первый номер вышел и сразу произвел сильное

впечатление, раскупался нарасхват. Даже газеты позабыли о "сумасшедшем",

"маньяке", "изменнике" и заговорили в благоприятном тоне - ничего другого им

не оставалось {26}. Подписка превзошла все ожидания. Успех наконец начал

улыбаться измученному труженику.

Я не стану останавливаться на постепенном усилении того влияния,

которое горячая, искренняя речь Достоевского получала над умами его читателей

и по преимуществу над умами молодого поколения. Но и среди успеха бывали

тяжелые минуты. Смелые, вдохновенные мысли, пророческий тон Достоевского

его противники старались-таки осмеивать.

143

Время было горячее, тревожное; "восточный вопрос" снова стоял на

очереди, сербская война, Черняев, добровольцы... чувствовалась неизбежность, необходимость великой борьбы... Достоевский говорил смело, оригинально, по-

своему; выставлял неожиданные вопросы и неожиданно освещал их, вдохновенно

пророчествовал {27}. Заветные мысли и чувства истинно русского и искреннего

человека были многим не по душе, а этот человек вдобавок имел уже большое

влияние - и снова поднялись насмешки.

"Парадоксы!" - кричали газеты - и опять эти крики раздражительно