соблазниться случаем и сказать резкое словцо против дел и лиц, стоящих вне

литературы. Литературные несогласия, правда, успели-таки сказаться и на этом

празднике. В самой Москве обнаружилось у некоторых лиц враждебное

настроение к "Московским ведомостям" и заявило себя настолько, что редакция

этой газеты положила не присутствовать на празднике. Участие ее поэтому

ограничилось только речью М. Н. Каткова на обеде, данном думою, - речью,

после которой, как рассказывают, один из присутствовавших тоже сделал

молчаливую попытку заявить свою вражду к говорившему. Следствием таких

отношений было, что, в то время как петербургские газеты печатали множество

телеграмм и писем обо всем, что происходило на празднике, "Московские

ведомости" не только не описывали его и не рассуждали об нем, но даже вовсе не

помещали никаких об нем известий {1}.

Кроме этого прискорбного факта, некоторые другие разногласия заявили

себя разве тем, что на общее торжество литературы не явились иные писатели;

{2} затем все остальное прошло совершенно благополучно. Могу

свидетельствовать, что в продолжение трех дней, когда я слушал с утра до вечера, не было сказано ни одного слова, действительно враждебного; напротив, были

примеры дружелюбных отношений, завязавшихся между враждовавшими. Вот

одно из чудес, которое совершило воспоминание о Пушкине. Общее впечатление

праздника было чрезвычайно увлекающее и радостное. Многие говорили мне, что

были минуты, когда они едва удерживали или даже не успевали удержать слезы.

Эта радость все росла и росла, не возмущаемая ни единым печальным или

досадным обстоятельством, и только на третий день достигла наибольшего

напряжения, совершенного восторга.

"Ну, что-то будет сказано о Пушкине?" - думал я, когда ехал на праздник; и праздник сам собою все больше и больше направлялся на этот вопрос, все

сильнее устремлялся к единой мысли - воздать нашему великому поэту самую

высокую и самую справедливую похвалу. Это была цель мирного состязания, и

соперники наконец действительно всё забыли, кроме этой цели. Участниками

были люди самых различных направлений и кружков; тут были не только ученые

и писатели, но и депутаты от всякого рода наших государственных и частных

учреждений; прислан был депутат от французского министерства просвещения; тут читались телеграммы и письма от иностранных учреждений и писателей;

235

особенно важны были телеграммы и приветствия от чехов, поляков и от других

славянских земель, приветствия, искренность и теплота которых была невольно

замечена. Но все это была только обстановка; главная роль, существенное

значение, очевидно, принадлежали нашим ученым и литераторам; им предстояла

трудная и важная задача - растолковать дух и величие Пушкина.

Первый день состоял из торжественного заседания в университете и из

обеда, который московская дума давала депутатам. От памятника все отправились

в университет. Здесь академики и профессора читали свои статьи; в этих статьях

были интересные факты, точные подробности и верные замечания, но вопрос о

Пушкине не был поднимаем во всем своем объеме. Самою оживленною минутою

заседания, конечно, была та, когда ректор провозгласил, что Тургенев избран

почетным членом университета {3}. Тут раздались потрясающие, восторженные

рукоплескания, в которых всего больше усердствовали студенты. Сейчас же

почувствовалось, что большинство выбрало именно Тургенева тем пунктом, на

который можно устремлять и изливать весь накопляющийся энтузиазм. Каждый

раз, когда и потом в течение праздника произносилось это знаменитое имя или

упоминалось об его произведениях, толпа откликалась рукоплесканиями.

Тургенева вообще чествовали, как бы признавая его главным представителем

нашей литературы, даже как бы прямым и достойным наследником Пушкина. И

так как Тургенев был на празднике самым видным представителем западничества, то можно было думать, что этому литературному направлению достанется

главная роль и победа в предстоявшем умственном турнире. Известно было, что

Тургенев приготовил речь и, как рассказывали, нарочно ездил в свое поместье, чтобы на свободе обдумать и написать ее {4}.