Шрифт:
присутствие чистоты, любви к природе, к нравственному порядку; везде
успокоение духа, верование в лучшие качества человеческого сердца; везде
ожидание тех утешительных обетовании, которыми жизнь и смерть примирены и
равно освящены для души христианина. Жуковский, казалось, избрал девизом
своей поэзии только три слова: Вера, Надежда и Любовь. Он прошел все возрасты
жизни, видел различные изменения судьбы, вслушался во все учения -- и остался
верен тому, что выражают эти всеобъемлющие слова. Они внушили ему то
увлекательное красноречие, то могущественное убеждение, которому так отрадно
покоряться и с которым чувствуешь в себе и силу и отраду. Человек, глубоко
принявший в сердце поэзию его, не только сохраняет благородный энтузиазм к
славе чистой, к деятельности бескорыстной, к мыслям возвышенным и к чести
непреклонной, но и самое понятие об искусствах, и в особенности о поэзии, у
него неразлучно с представлением совершенства нравственно-идеального, а в
идеях, образах, положениях и в самом слоге он всему предпочитает силу истины,
поэтическое создание, голос чувства и верность выражения. Посреди явлений
господствующего ныне вкуса, увлекаемого яркими, но ложными красками,
напыщенностью фраз и своеволием воображения, еще сильнее отзываются в
чистом сердце святыня действительного вдохновения, картины, списанные с
природы, и гармонические звуки, дружные спутники поэзии Жуковского.
Нельзя было и ожидать, чтобы на этой высоте поэзии, с идеями,
чувствованиями и изображениями столь утонченными и в наглей литературе
совершенно новыми, при слоге и языке, без предварительных опытов вдруг
созданном для стихотворений, Жуковский сделался равно доступен всем классам
читателей и вошел бы в разряд народных поэтов. Он сам это ясно сознавал,
печатая некогда переводные свои стихотворения под заглавием "Для немногих"1.
Во всех изящных искусствах, а в поэзии и преимущественно, есть совершенства,
есть красоты, постигаемые людьми только приготовленными к тому воспитанием,
чтением, обществом или особенною восприимчивостью души. Никакие
объяснения критики не настроят ума и сердца к постижению и ощущению самых
верных, самых неподдельных, живых и светлых красот, являющихся в тонких и
легких очертаниях, в свободных и грациозных движениях, в сочетании звуков и
слов, сладостно и трепетно прикасающихся к утонченному слуху, если читатель
природою или тщательным воспитанием не возведен на одну высоту с поэтом.
Итак, неудивительно, что Жуковский как поэт и как писатель произведениями
своими вполне действовал только на круг людей, так сказать, избранных. Для
приятного занятия читателей, ищущих в книге развлечения, отдыха, иногда и
средства незаметно провести время, он не оставил ничего. Но успехам искусства,
обогащению литературы, внушению чистых, высоких и назидательных идей,
развитию и окончательному совершенствованию языка он способствовал едва ли
не более всех русских писателей.
III
Жуковский целую жизнь посвятил трудам умственным. Отдавшись им с
первой молодости, он до последнего дня своего считал их главным своим
призванием. Им назначал он лучшую часть дня, т. е. утро, и потому никогда не
вставал от сна позже пяти часов2, как бы поздно ни ложился, иногда
принуждаемый к тому какими-нибудь особенными обстоятельствами. Этот
недостаток сна, необходимого для здоровья, он старался вознаградить перед
обедом, когда сон не тяжел и безвреден. Рукописи его, как у всех лучших
писателей, сохраняют следы глубокого внимания и самой строгой отделки, что
видно и в рукописях Пушкина. Одна посредственность довольствуется первым
выражением, первым словом, попавшимся под перо. Что в теории называют
следами быстрого вдохновения, то на практике оказывается неумолимостью вкуса
и непреклонностью воли гениального ума. Любовь к искусству, как и всякая
страсть, жертвует всеми своими силами для достижения цели. Каким привыкли
мы видеть Жуковского в его стихах, таков он был и в отношении ко всему,
окружавшему его в кабинете. Безвкусия или беспорядка он не мог видеть перед
собою. У него все приготовляемо было с определенною целью, всему назначалось