находящихся в пределах Русской империи. Я нарочно включил сюда Дерптский и

Александровский университеты, чтобы имя Жуковского нигде не было в России

чуждым. Распорядителями этого юбилея я назвал Михаила Виельгорского,

Блудова, Уварова и Вяземского как лиц, с которыми из остающихся в живых

Жуковский наиболее связан был в продолжение 64-летней жизни его17. <...>

5 февраля 1849. <...> По отъезде твоем, в субботу (день рождения

Жуковского, ему исполнилось 66 лет), Вяземский отпраздновал у себя юбилей в

честь 50-летней Жуковского музы. Гостей собралось на вечер к нему человек 80,

мужчин и дам. Канцлер ваш почтил этот праздник своим присутствием. Сперва

граф Блудов прочитал Вяземского стихи, написанные в честь Жуковского и

напечатанные в "Академических ведомостях". Потом пропели "Боже, царя

храни!", далее были петы шуточные стихи Вяземского, в честь Жуковского же.

Вот отрывки из них:

Он чудесный дар имеет

Всех нас спаивать кругом:

Душу он душою греет,

Ум чарует он умом

И волшебно слух лелеет

Упоительным стихом.

Рефрен:

Наш привет ему отраден,

И от города Петра

Пусть нагрянет в Баден-Баден

Наше русское ура!

После того положили составить род протокола собрания. Заглавие: 29

января 1849 г. Все присутствовавшие, начиная с великого князя наследника, на

этом листе подписали свои имена (кавалер и дама). Положено: отправить этот

лист подлинником к Жуковскому18. <...>

16 марта 1849. <...> Я уже толковал тебе, почему о Крылове всякий бы,

кто хоть несколько знал его, написал интересный рассказ. Это было лицо в

высшей степени по всему, как говорится, рельефное. Жуковский, Баратынский и

подобные им люди слишком выглажены, слишком обточены, слишком

налакированы. Их жизнь и отношения совпадают в общую форму с жизнию и

отношениями всех. Притом же Крылов жил и умер без роду и племени. Нечего

церемониться, какой бы смешной случай ни пришлось рассказать. Попробуй это

сделать с Карамзиным, например. Претензий не оберешься. <...>

14 апреля 1849. <...> Сегодня в No 9, книжке 1 "Москвитянина" 1849 г.

прочел я презанимательную статью о детстве Жуковского19. Полагаю, что ее

писала Анна Петровна Зонтаг, племянница поэта. Для меня тем это драгоценно,

что дает материал для биографии Жуковского в такой период, когда я не знал его

лично. Конечно, и тут не высказано многое, даже существенное, -- но спасибо и за

то, что есть. Советую тебе прочитать это все со вниманием. Упоминаемый тут

Афанасий Бунин был отцом нашего славного поэта. Как трогательно видеть, что

Жуковского мать и жена Бунина неразлучно жили в теснейшей дружбе до смерти,

которая приняла их в свои объятия почти вдруг, разделив только 12 днями. <...>

21 мая 1849. <...> Ты полагаешь, будто Жуковский читал и дополнил

статью "Москвитянина". Этого не может быть, да и надобности не было. Зонтаг,

вероятно, сама все помнит и может написать о детстве его еще более. Вяземский,

напротив, полагает, что эта статья, по нескромности, даст Жуковскому на

некоторое время неприятное впечатление. Он говорит, что все это можно писать

только об умершем авторе, а человеку живому неприятно, когда без ведома его

разоблачают семейные его тайны. <...>

10 сентября 1849. Едва ли основательно предположение твое, чтобы

дюссельдорфский профессор20, будучи не во всем согласен с другими

толкователями Гомера, ввел Жуковского в столь смешные промахи, какие

усиливаются в переводе найти редактор и сотрудники "Отечественных

записок"21. При немецких пособиях, какие теперь есть для чтения Гомера, не

только профессору немецкому или даже простому немцу -- дилетанту русскому

невозможно сбиться с надлежащего пути разумения текста. Оттого-то и смешны

мне толки о переводе Жуковского, о смысле и вообще о значении слов. Эту