кавалером орденов: св. Станислава и св. Анны 1-й степени и св. Владимира 2-й

степени. К этим лестным знакам благоволения государя за ревностное исполнение

должности скоро, во время путешествия Жуковского за границею в свите

наследника, присоединены были знаки отличия со стороны иностранных

государей, желавших выразить свое уважение к наставнику царского сына. Он

был украшен орденами первой степени: в Швеции шведской Полярной Звезды, в

Дании Данеброга, в Ганновере Гвельфов, в Австрии Железной Короны, в

Виртемберге Фридриха, в Бадене Церингенского Льва, в Саксонии Саксонским --

за заслуги. В Веймаре он получил орден Белого Сокола, а в Нидерландах

Нидерландского Льва второй степени. От покойного короля Прусского Фридриха-

Вильгельма III Жуковскому, еще в 1829 году, пожалован был орден Красного

Орла второй степени, а в 1838 ему прислана звезда того же ордена, вместо

которой ныне царствующий король Прусский, при вступлении своем на престол,

изволил пожаловать ему брильянтовую звезду, а в 1842 году орден Pour le m'erite

{За достоинство (фр.).}, за мирные заслуги.

Отъезд Жуковского из Петербурга в Дюссельдорф был назначен. 21

апреля 1841 года он писал: "Я еду через десять дней56, то есть 30 апреля или 1

мая. Надеюсь, что 21 мая в Штутгарте будет моя свадьба. В этот день вспомните

обо мне. Число это уже вырезано на обручальных кольцах, которые прислала мне

сестра и для которых все мои сложились".

XXIV

Новая жизнь началась в полном смысле поэтически. В Дюссельдорфе,

почти за городом, в виду Рейна, наняты были два домика, разделенные садом. В

одном жил Рейтерн с своею семьей. Он во всем значении слова художник.

Живопись -- жизнь его. В другом поселился Жуковский с женою, с поэзиею

своею и всеми радостями счастливейшей жизни. Каждое существо этой

поэтической колонии всей душою привязано было к исполнению долга,

возлагаемого на нас религиею, обществом, семейством и призванием. К обеду и

вечером сходились все вместе. Тихая веселость, покойная совесть и светлый ум

чудно животворили маленькое их общество. 16 (28) февраля 1843 года Жуковский

сам нарисовал картину нового своего счастья:

...я увидел

Себя на берегу реки широкой;

Садилось солнце; тихо по водам

Суда, сияя, плыли, и за ними

Серебряный тянулся след; вблизи

В кустах светился домик; на пороге

Его дверей хозяйка молодая

С младенцем спящим на руках стояла...

И то была моя жена с моею

Малюткой дочерью...

И ныне тихо, без волненья льется

Поток моей уединенной жизни.

Смотря в лицо подруги, данной Богом

На освященье сердца моего,

Смотря, как спит сном ангела на лоне

У матери младенец мой прекрасный,

Я чувствую глубоко тот покой,

Которого так жадно здесь мы ищем,

Не находя нигде; и слышу голос,

Земные все смиряющий тревоги:

Да не смущается твоя душа.

Он говорит мне, веруй в Бога, веруй

В Меня57.

Высочайшую прелесть этих стихов составляют не самые стихи и даже не

мысли в них изложенные, потому что у многих поэтов можно найти стихи еще

лучше, а отличные мысли вызывает плодовитый ум иногда из души очень

холодной. Нет: высочайшая прелесть этих стихов состоит в истине ощущений

поэта. Он со всевозможным спокойствием сердца, вкушающего тихие семейные

радости, высказывается безыскусственно, верно, с простотою младенца и с

благоговением мудреца. Точно так, еще несколько прежде, писал он о своем

новом счастии к другу детства своего и своей старости, Александру Ивановичу

Тургеневу, который, прочитав его письмо, невольно воскликнул: "Какое письмо!

Душа Жуковского тихо изливается в упоении и в сознании своего блаженства.

Читая его, я понял по крайней мере половину моей любимой фразы: "Le bonheur

est dans la vertu qui aime... et dans la science qui 'eclaire"" {Счастье в добродетели, которая любит... и в науке, которая просвещает (фр.).}68.

Жуковский, устроив, таким образом, тот желанный покой, о котором

говорит в приведенных стихах, покой души и жизни, не ослабил своей