февраля 1851 г. В дневнике Кошелева от 20 января 1851 г. читаем: "В 2 часа

пришел к нам Жуковский и просидел до 4-х. Был очень мил, жив и разговорчив.

Позвал меня к себе, обещая сообщить в рукописи свои последние сочинения и

кое-что прочесть у себя только для меня... Я еще более полюбил его: душа

чистейшая, благороднейшая; простота и прямодушие просто детские. Смело

можно сказать, что подлость и неправда никогда не коснулись его души". И еще:

"1 февраля 1851. <...> В дороге я все думал о Жуковском. Очень рад, что я с ним

сошелся: славный человек и по душе, и по уму. Трудолюбие его замечательно:

работает так, что нам надобно у него учиться" (Цит. по кн.: Жуковский В. А. "Все

необъятное в единый вздох теснится..." М., 1986. С. 262--263). Со своей стороны,

Жуковский пишет Гоголю 1 февраля 1851 г.: "Здесь, в Бадене, Кошелев (который,

однако, нынче отъезжает)" (Изд. Семенко, т. 4, с. 554).

2 О планах переселения в Москву см. письма Жуковского к А. П.

Елагиной и А. П. Зонтаг (УС, с. 82, 130--131).

3 Общество любителей российской словесности функционировало при

Московском университете с 1811 по 1826 г. под председательством А. А.

Прокоповича-Антонского. После длительного перерыва возобновило свою работу

в 1858 г. Кошелев некоторое время занимал пост его председателя.

И. И. Базаров

ВОСПОМИНАНИЯ О В. А. ЖУКОВСКОМ

Знакомство мое с В. А. Жуковским началось за границею в 1843 году,

вскоре после того, как он переселился из Дюссельдорфа на житье во Франкфурт-

на-Майне1. Не могу забыть первого впечатления, которое произвел на меня этот и

тогда уже маститый старец. Это было в первый раз в моей жизни, что я

приблизился к человеку, которого мы с раннего детства привыкли уважать как

классического поэта. Признаюсь, авторитет его вначале сильно подавил меня

своим весом, и в первые минуты я боялся за себя, чтобы мне не показаться в

глазах этого великого мужа слишком ничтожным. Но добрая душа Жуковского не

могла не проникнуть настоящей причины моей застенчивости перед ним: он

снисходительно оценил мою скромность и, как отец, снабдил меня добрыми

советами на жизнь и приличную мне деятельность. Я тогда только что вступил в

мою должность.

В это самое время В. А. занимался переводом "Одиссеи". Он радовался

было встретить во мне знатока греческого языка и предлагал мне быть

помощником в труде его. Но когда я отвечал, что в наших духовных школах

изучают преимущественно язык греческих отцов церкви, он обратился снова к

своему убеждению, что ему суждено верно подслушивать Гомера, не слыша его

речей лицом к лицу.

Принимая живое участие во всем отечественном, В. А. равно

интересовался и нашим духовным образованием. Рассказы мои об успехах

образования духовного юношества в России в последнее время радовали его

сердечно. Он справедливо видел в этих успехах новую зарю будущего счастья и

величия России. Для него церковь была святым началом русской жизни. Как при

этом случае, так не раз и после говорил он мне с восторгом о величии нашей

Православной церкви, которая, по его мнению, выражается особенно в ее

искренности. Он любил сравнивать ее с Римско-католическою и был очень

доволен, когда раз в разговоре о сем предмете я выразил ему характеристику этих

двух церквей в коротких словах, сказав, что церковь Римская есть суровая

госпожа для своих поклонников, тогда как церковь Православная есть нежная

мать чад своих. Любимым автором его в этом отношении был Стурдза. Всякий

философский взгляд на православие занимал его чрезвычайно. Так, уже в

последний год своей жизни он обратился ко мне с просьбою перевести для него

на немецкий язык одну рукопись, в которой неизвестный автор с силою самого

глубокого убеждения выставляет всю возвышенность и чистоту учения

Православной церкви. "Рукопись эта, -- писал он ко мне от 29 ноября (11 декабря)

1851 года, -- по своему содержанию достойна того, чтобы издать ее в свет; но

если в ней заключаются такие места, которые не согласны с учением нашей

церкви, то на такие места нужно сделать возражения, дабы вместе с истиною не

пустить в свет заблуждения". Рукопись эта была мною переведена, но смерть