первого стихотворения, которое напечатал он в 1797 году, в "Приятном и

полезном препровождении времени". Празднество совершилось бы, если бы

возвратился празднуемый в отечество. Но между тем недавно достойный друг

Жуковского, который по нем представитель нашей словесности, князь П. А.

Вяземский, праздновал у себя в доме то торжество, которого ждет и желает

Россия. Оно совершилось в кругу друзей и близких почитателей Жуковского. Нам

сообщены некоторые подробности об этом празднике от А. Я. Булгакова,

которому передал их очевидец П. П. Новосильцов. Князь Вяземский одушевил

этот вечер своими прекрасными стихами, в которых мыслию обозрел всю

прекрасную жизнь Жуковского. Эти стихи прочитаны были графом Д. Н.

Блудовым и сильно тронули всех. Затем собеседник и друг поэта граф Михаил

Юрьевич Виельгорский, которого имя также любезно многим, своим

одушевленным голосом пропел куплеты, которых слова принадлежат князю

Вяземскому: "Ты, Вьельгорский! Влагой юга кубок северный напень!..", а музыка

самому певцу. Хор певцов и певиц светского общества сопровождал его. Не

можем не упомянуть о том, что тут же раздавались голоса Львова и Глинки. Все

участвовавшие в этом вечере исполнены были одних чувств: любви к

Жуковскому, желания ему возвращения на родину и здоровья его супруге, от чего

зависит возврат его. Список всех тех, которые приняли участие в этом празднике,

был немедленно написан ими, и отправлен к Жуковскому".

В изъявление "сердечного сочувствия и уважения к бывшему своему

наставнику" этот вечер князя Вяземского почтил своим присутствием государь

наследник цесаревич.

На этот прекрасный праздник князь П. А. Вяземский пригласил и

находившихся в то время в Петербурге Ю. Ф. Самарина и И. С. Аксакова. Не

знаем, как отблагодарил за это внимание Самарин, что же касается Аксакова, то

вот что он писал своему отцу (от 31-го января 1849 г.): "В субботу Самарин

получил записку от Вяземского, где он приглашает его и меня, хотя я у него и не

был, к себе на вечер для празднования юбилея Жуковского по случаю

пятидесятилетия его литературной деятельности. Мы отправились и, к

удивлению, нашли почти всех в белых галстухах и орденах: скоро узнали мы, что

на этом вечере будет наследник; тут было множество народу: был Киселев,

Блудов и вообще цвет петербургских придворных умов. Приехал наследник, и

Блудов прочитал стихи Вяземского, на сей случай написанные. Стихи очень

плохи. Блудов читал их, беспрестанно прикладывая лорнет к глазам и тряся голос

для эффекта. Если б мне не было противно и досадно, мне было бы смешно. Да, я

забыл сказать, что все началось пением "Боже, царя храни"; коли бывшие тут

артисты, Оболенские (Дмитрий и Родион), Бартенева и некоторые другие дамы.

Когда Блудов читал стихи, то некоторые дамы прослезились, несколько раз

раздавался ропот неудержимого восторга из уст этих чопорных фигур в белых

галстухах; когда кончилось чтение, то послышались жаркие похвалы: "C'est

charmant, c'est sublime!" {Прекрасно, возвышенно! (фр.).} После этого пропеты

были куплеты стариком Виельгорским, после каждого куплета хор повторял

refrain:

Наш привет ему отраден,

И от города Петра

Пусть домчится в Баден-Баден

Наше русское ура!

Надо было видеть, с каким жаром эти белые галстухи кричали: наше

русское ура... После этого подан был лист бумаги, на котором все посетители

должны были написать свои имена, начиная с наследника. Делать нечего, и я

вписал свое имя, только почти предпоследним. Наконец великий князь уехал, и

тогда Глинка-музыкант стал петь разные свои hомансы. <...> Это только меня и

утешило. Предоставляю вам судить, что испытал и почувствовал я в первую

половину вечера. Среди этого старого общества я чувствовал себя новым

человеком, совершенно ему чуждым; среди воздаяний этой старой Поэзии во мне

пробуждалось сознание того нового пути, по которому пошла моя стихотворная

деятельность. <...> Я решительно не хотел сближаться с этим обществом. <...> Глинка, немножко подпив за ужином, пел испанские мелодии и свои сочинения с