Острие играющего слова

Оправлял он; но и этой злости

Было прямодушие основой --

Благородство творческой души,

Мучимой, тревожимой, язвимой

Низкими явленьями сей жизни.

Как теперь гляжу на них обоих --

На того и этого. Один,

Весь проникнут таинством мечтанья,

Не легко мог ладить с этой жизнью,

С этою существенностью, где

Иногда вменяют в преступленье

И мечту святую. Оторваться

Трудно было жертвоносцу музы

От заветной думы, от приманки

Тайной мысли -- даже и тогда,

Как бывал он в чинной раме света,

Где поэту надо спрятать душу,

Чтоб спастись порою от насмешки

Жалкой и тупой, но ядовитой.

В мире, где и добродетель даже

Не всегда терпима и уместна,

В этом мире, где она должна

Время знать и появляться кстати,

Неизбежны тяжкие боренья

Для души, прекрасным увлеченной.

Но певец Ундины мог зато

Ладить сам с собою в глубине

Теплой веры, с глазу на глаз с сердцем,

Будучи земли сей милым гостем,

Он умел и здесь, в гостях, быть дома, --

И сгущенный мрак земной невзгоды

В мощной ширине души поэта

Должен был редеть и уясняться,

Разрешался в туман прозрачный,

Озаренный радугой фантазий.

Страсть его в молитву обращалась,

В фимиам и жертву Божеству.

А другой -- стать властелином жизни

Был способен, силой крепкой воли

Отрешиться от мечты порою

И взглянуть на вещи метким взором,

Проницающим и самый камень,

Светом называемый; зато

Совладать с собою было трудно

Этому гиганту, -- с бурным чувством --

С этим африканским ураганом --

Он себя не мог преодолеть.

Но земное резкое несходство

Двух поэтов -- их не удаляло

Друг от друга, -- общий признак Бога --

Вдохновенье -- ставило их рядом

Под одно Божественное знамя,

Братской дружбой руки их смыкая.
– -

Отчего ж, я думаю порой,

Меж людьми горят вражда и злоба?

Ратники несходных вер и мнений,

Разных сил, в вооруженьях разных --

Разве не должны они как братья

Узнавать друг друга по призванью,

Ясному в значенье человека?

Не одно ль над ними веет знамя --

Божье знамя? Не к одной ли битве

Против зла -- единого врага --

Ополчил их вечный Вождь Небесный?

Помню: уезжая в край далекий,

Где ждала невеста молодая

Нашего Жуковского, он молвил:

"Вот -- нашел я музу на земле.

Еду к ней под золотое небо.

Там я кончу поприще земное.

Вспоминайте обо мне! Простите!"

Он уехал. Много дней промчалось.

Там -- в Германии -- полуродной

Нашему мечтателю, в отчизне

Шиллера, которого нам, русским,

Воссоздал он, чью живую душу

Из своей всеемлющей души

Перелил в доступное нам слово,--

Там -- в беседе с мудрецом Гомером

Жил он и, божественного старца

Восприемля вещие рассказы,

Отражал их нам в волшебных звуках

Русского гекзаметра и веял

В сердце наше греческою жизнью.

Так себя он продолжал и кончил.

Тот -- кипучий, прежде отлетевший

В лучший мир, безвременною смертью

Сорван был, когда поэта гений

Лишь вполне развил свою могучесть.

Он широким, львиным перескоком

В вечность перенесся, до конца

Верный быстроте своих движений.

Вдруг сказал он: "Кончено",-- и, бросив

Нам свой прах, душой воспрянул к небу.

Этот -- от своих единоземцев

В удаленье -- долго испарялся,

Чистым воздымаясь фимиамом.

Он, вдали, как призрак светоносный,

Более и более терялся

В глубине безоблачного неба,

И, как звук, эоловою арфой

Изнесенный, замирая сладко,

Утихал он,-- и -- конца не слышно,--

Он и исчезая продолжился.

Тот хотел как будто б самой смертью

Вдруг расторгнуть вечную преграду,