– Кого-то ждешь, Мэтт?

– Да не то чтобы. Думал повидаться с Кено, но он, наверное, снова где-то

шляется.

Ронни отошел, и Марио пояснил:

– Парень учится у меня в одном из классов.

– Они тебя все время Мэттом называют?

– Все называют. Включая большую часть родственников.

– А зачем ты имя сменил?

– Я же говорил, в семье всегда был Марио. Я что, никогда не грузил тебя нашей

семейной историей?

– Так, урывками.

Марио глянул на часы – тонкие, на плетеном ремешке – поймал взгляд Томми и

рассмеялся.

– В дороге, как все, ношу карманные. А это подарок. Мне нравится, хоть Люсия и

не любит, когда я надеваю их дома. Парень, который их мне подарил, видно, не

думал, что в мире до сих пор есть люди, которые считают наручные часы… – он

запнулся, – чем-то бабским. Ладно, я буду рассказывать, а ты ешь, пока горячее.

И Томми услышал следующее. В ранних 1890-х Марио ди Санталис и его сыновья, Тито и Рико, приехали в Америку. Были они выходцами из австрийско-

итальянского семейства акробатов и жонглеров, блистающего в европейских

цирках целое столетие. Поколесив по Америке с полудюжиной цирков, перед

Первой мировой войной они открыли собственное шоу. Сын Марио, Антонио, ставший потом Папашей Тони, женился на девушке из цирковой семьи – звали ее

Карла Фортунати. Фамилия ди Санталис звучала слишком непривычно для

американского уха, и они превратились в Братьев Сантелли. А позже, когда

Антонио освоил номера с полетами и возвращениями на новых тогда трапециях, –

в Летающих Сантелли. Когда Рико ушел на покой, Антонио начал гастролировать

со своими сыновьями, Джо и Анжело, и дочкой, Люсией.

– Мэтт Гарднер, мой отец, присоединился к труппе ловитором. Люсия тогда была

звездой номера, настоящей красавицей. Они поженились, пошли дети, и

некоторое время ей было не до полетов. Нас четверо. Лисс старшая, потом я, потом Джонни и Марк, близнецы. Отец умер, когда братья были младенцами.

Никто из нас его не помнит, даже Лисс.

– Он… разбился?

– Нет, заболел тифом на долгой стоянке в Питсбурге. После его смерти Люсия

вернулась на дорогу. До несчастного случая, – Марио резко оттолкнул остывший

кофе. – Ладно, пора ехать.

Проведя машину через городские пробки, Марио свернул на широкую дорогу, вьющуюся между незнакомых кустарников, деревьев и зеленой травы. Стало

тепло, и Томми стянул свитер. Марио усмехнулся.

– Ты подожди, пока привыкнешь. Новичкам наш климат всегда кажется теплым. А

как перезимуешь пару раз – будешь дрожать при шестидесяти.

Машину он вел опасно, резко выкручивая руль на поворотах.

Томми вдруг обнаружил, что буквально лопается от любопытства. Братья Марио

тоже воздушные гимнасты? Сколько всего людей в семье? Но покосившись на

замкнутое лицо парня, он решил повременить с расспросами.

Внезапно Марио сбавил скорость и посмотрел на Томми.

– Отец рассказывал тебе что-нибудь о Джонни?

– О ком? Нет, ничего.

– Прежде чем мы доберемся до дома, – сказал Марио, – стоит, наверное, объяснить, почему ты здесь.

Он снова перевел взгляд на дорогу.

– Лучше уж сейчас, а то чего доброго ляпнешь что-нибудь не к месту. Вот что

случилось. Знаешь, Ламбету понравился наш трюк для четверых на двойной

трапеции. Честно говоря, Везунчик, я считал тебя слишком молодым. Хотел, чтобы ты еще год побыл с нами запасным. Анжело с Папашей Тони в этом

бизнесе всех знают, они могли бы найти нам хоть дюжину людей. Но дело в том, что мы обычно не работаем с чужими. Семейная традиция. Естественно, первым

делом мы подумали о моем брате Джонни. Он ездил с нами до того, как мы

присоединились к Ламбету. Я был вторым ловитором, с Анжело, а Джонни и Лисс

летали. Хорошего вольтижера из Джонни не вышло, зато ловил он отлично. В

общем, когда он был хорош, то был очень, очень хорош. А когда был плох, то – как

в том детском стишке – был ужасен. Джонни и Папаша Тони погрызлись, и

Папаша Тони сказал ему, что он не достоин называться Сантелли. А Джонни

ответил, что и Гарднером быть не против. Сам знаешь, не тот ответ, которым