У меня здесь стремительно приближается полярный день. Солнце заходит лишь на пару часов за горизонт. В полдень сегодня я отметил первую капель с крыши. Скоро придётся мне вытягивать мою “избу рыбака” на берег. Наступит перерыв в рыбалке. Потом растает лёд, и мы перейдём на спиннинг. Думаю, норвежские воблеры покажут себя и летом с лучшей стороны.

Бывай здоров, твой брат Олег.

Таймырский эрмитаж,

27 апреля 2010 г.”.

“Дорогой брат, извини, что я молчал целых две недели. С одной стороны у меня случилась очередная запарка в лаборатории. С другой стороны у меня гвоздём в башке торчит твоё сотворение мира. Каким бы ошеломительным ни было твоё умозаключение, с ним я ещё как-то могу смириться. Нет, не так. Я не нахожу изъяна в твоём подходе, формально вроде бы всё у тебя верно, но вот принять его, извини, у меня не получается. Может быть, дело в том, что ты специалист по бездушной неорганике, а я, как никак, биохимик, имею дело с живой материей. Главную слабину твоей концепции я вижу вот в чём. Допустим, что наша Вселенная и в самом деле идентична со своим математическим двойником. Но если Вселенная осязаема нами буквально – мы её можем видеть, слышать, нюхать, она может нас стереть в порошок и т. д., то математический двойник по определению ничего подобного не может. Возьмём для примера токарный станок. Вот он стоит в металле; стоит его включить, и он начнёт снимать стружку. А его математический двойник – это вроде полного набора чертежей всех деталей станка плюс сборочные чертежи его узлов и его самого целиком плюс инструкция по эксплуатации. Но чертежами ты же никакую стружку не снимешь. Улавливаешь, к чему я клоню? Представим себе, что лет через сто или, пусть, через сто тысяч лет физики разберутся до конца с природой, найдут бозон Хиггса [26] , поймают гравитон [27] , объединят все взаимодействия [28] , ещё чего-нибудь откроют и объяснят и нарисуют в итоге полный чертёж Вселенной и приложат инструкцию по пользованию. И что, эти чертежи с инструкцией породят ещё одну вселенную? Не поверю, что ты не задумывался об этом. Интересно, как ты намерен оживлять математических двойников?

У нас вовсю бушует весна. В небе уже несколько дней можно видеть караваны гусей, летящих в твои края. Встречай гостей.

Твой брат Константин,

Красноярск,

“Дорогой Костя, слава богу! Я уж грешным делом думал, не попал ли ты в больницу без интернета. Я рад, что ты так глубоко задумываешься над моими размышлениями. Ты задал чертовски интересный вопрос. Фактически, это ключевой вопрос всей моей концепции. Если я найду правильный ответ, то он и рассудит, стоит ли моя идея потраченного времени, или нет. На сегодня у меня проблескивает кое-что на эту тему. Спасибо тебе, я попробую в этом письме сделать первые наброски ответа.

Прежде всего замечу, что твоя красивая аналогия с математическим двойником токарного станка в виде набора чертежей не работает. Чертежи – не математический двойник. Это – всего лишь бумага. Математический двойник, это – неосязаемый идеал. Его можно представить себе воображением, досконально разобравшись в чертежах. Математическим двойником токарного станка можно снимать стружку лишь с математического двойника обрабатываемой детали.

Начну, пожалуй, издалека. То, чем я здесь занимаюсь, едва ли можно назвать наукой. Я не наблюдаю за природой и не строю теоретические модели для объяснения непонятных явлений. Я пытаюсь осмыслить Вселенную в целом, не вдаваясь в детали. Здесь возникает вопрос, а есть ли в этом смысл? А если есть, то достаточно ли я компетентен, чтобы браться за дело такого воистину вселенского масштаба? Мне кажется, смысл есть, а насчёт компетенции – время покажет. Так или иначе, я могу себе позволить заняться этой проблемой, благо её рассмотрение не требует дорогого лабораторного оборудования. В какой-то степени я стал теоретиком – хожу и думаю. Но, если теоретики проверяют свои думы конкретными расчётами, исписывая тонны бумаги всяческими формулами, то я обхожусь и без бумаги. Кстати, я слышал от теоретиков интересную аналогию. Виртуоз-музыкант, чтобы оставаться на вершине своего технического мастерства обязан ежедневно тренироваться, проигрывая виртуозные пассажи по нескольку часов. Так и физик-теоретик обязан ежедневно тренироваться на конкретных расчётах, чтобы быть способным сходу проверять корректность результатов своих коллег, частенько прячущих промежуточные выкладки. Так вот, я никаких расчётов не веду, и слава богу. Во-первых, я уже никогда не достигну необходимого уровня. Во-вторых, моя задача этого и не требует.

С определённой натяжкой можно сказать, что я решаю свою задачу методом математической индукции. Чем дальше в лес, тем больше в физике математики. Теория относительности, квантовая механика, физика высоких энергий – это же сплошные математические фокусы. Уже не понять, изучает ли физика материю, или она изучает геометрию. Сугубо математический феномен – симметрия – стал краеугольным камнем любой физической теории, начиная с простой механики. Не пора ли уже признать, что физика – это наука не о природе, а всего лишь прикладная математика? Наука об идеальных объектах, которые идеально отражают природу?

Так вот, допустим, что моя догадка верна, и наша столь внушительная Вселенная в самом деле всего лишь математический феномен. Ну и что с того? Если этот математический феномен воспринимается нами как осязаемая материя и ведёт себя как материальный объект, то какая нам радость узнать, что на самом-то деле она Ничто? Мне кажется, что радость всё-таки будет. Во-первых, это здорово бы порадовало меня. Во-вторых, попам пришлось бы каяться в своём историческом обмане человечества. Никакой материи нет, бог ничего не сотворил, про математику в библии ни слова. И если наш мир – голимая математика, то чудеса навсегда отменяются. Математика – дама строгая, волшебства не любит.

Извини, Костя. Я вынужден здесь прерваться. Настал час прогулки. Шарик с Кузей привыкли к строгому распорядку. Я не могу позволить себе уронить мой авторитет в их доверчивых душах. Вселенная вселенной, а прогулки по расписанию.

Продолжу завтра. Твой брат Олег

Таймырский эрмитаж,

“Дорогой Костя, я продолжаю. Как оживить математическую модель вселенной? Вот в чём вопрос вопросов. На первый взгляд, без вмешательства всемогущей сторонней силы, способной материализовать идеальные математические образы, не обойтись. Мне же представляется, что полная непротиворечивая самосогласованная математическая модель вселенной сама себя и оживит, причём автоматически. Представь себе, что среди множества самых разных математик находится и такая, в которой через соответствующую метрику [29] постулируются квантованные пространство и время, постулируются ещё пара-другая утверждений… Какой минимум постулатов здесь необходим, пока никто сказать не может. Но уже сейчас совершенно ясно, что без квантованного пространства-времени не обойтись. Так вот, как только ты выделяешь такой набор постулатов, в котором заложено время, оно тут же начинает отсчёт: первый квант, второй квант и так далее. Набор вселенских постулатов автоматически начинает развиваться вдоль оси времени и именно так, как мы уже знаем – порождается образ энергии-массы, сконцентрированной в планковском объёме, которая начинает рваться наружу. Остальное известно.

Боюсь, что моё изложение не вполне доходчиво. Попробую подойти с другого бока. Мы в силу нашего опыта проводим чёткую грань между пространством и временем и уверены, что между ними нет ничего общего. Теория относительности утверждает, что время – всего лишь одно из измерений реального пространства, которое оказывается не трёхмерным, как мы к этому привыкли, а четырёхмерным. Причём не абы каким четырёхмерным, а с определённой метрикой. Ну, ты, надеюсь, помнишь ещё, что в сумме квадратов координат в теории относительности есть один член со знаком минус. Так вот, все пространства с подобной метрикой обладают свойством, что содержащиеся в них точки безостановочно движутся вдоль своих мировых линий. Такие пространства являются живыми по определению. Вот так и получается, что правильный набор вселенских постулатов автоматически оживляет соответствующую вселенную. Ну а мы, грешные – всего лишь совокупность тех самых точек пространства-времени, вынужденных двигаться вдоль пучка наших мировых линий, и не можем остановиться и сделать передышку. То есть, мы – вечные странники, но это к делу не относится.

Между тем и в наши широты пришла весна. Уже две недели здесь полярный день – солнце не опускается за горизонт и поднимается по пологой спирали всё выше. Снег в ложбинках “засахарился”, стал рыхлым и вовсю тает. С пригорков снег уже давно сошёл – его сдуло. Да и возгонка [30] даёт о себе знать. Иногда налетают снежные заряды, но новый снег тут же исчезает. Сегодня я увидел над восточным горизонтом косяк каких-то крупных птиц. Гуси, наверное. Очень захотелось мне гусятинки. Жалко, что нет у меня дробовика, а с карабином только что на медведя ходить. Но на всякий случай займусь-ка я его пристрелкой. Может быть, смогу бить гусей в глаз, как эвенки бьют белок.

Твой брат Олег,

Таймырский эрмитаж,

Убить гуся выстрелом из грозного карабина калибром 9 миллиметров, пригодного для отстрела лосей и медведей, не так сложно. Но как подстрелить гуся так, чтобы его при этом не разнесло в клочья? Олег Иванович нашёл ответ на этот вопрос – надо попасть пулей в голову гуся, тогда тушка его останется нетронутой. Но попасть в столь малую цель – задача непростая. И как же её решить? Только тренировкой. А для этого нужны мишени. Олег Иванович нарисовал, как мог, гусиную шею с головкой в профиль на листе писчей бумаги и наделал с помощью универсального принтера два десятка копий. Первая мишень была закреплена канцелярскими кнопками на торце одного из брёвен его будущего крематория. Отсчитав от мишени пятьдесят пар шагов, Олег Иванович устроил себе там огневую позицию, расстелив на мху надувной матрас.

Когда-то в молодости Олегу Ивановичу довелось пострелять по спортивной мишени из малокалиберной винтовки – у него был даже второй разряд, так что представление об изготовке для стрельбы лёжа без упора с локтевым ремнём он имел. Умел он и, задержав дыхание, натягивать спусковой крючок плавно, без рывков. Повозившись минут десять с регулировкой ремня, он поймал, наконец-то, оптимальное положение. До этой поры Олег Иванович никогда не заглядывал в окуляр оптического прицела. Приложившись, он навёл перекрестие прицела на мишень. Она была отчётливо видна во всех деталях. На таком расстоянии можно было бы разглядеть и глаз гуся. Острый уголок прицела слегка подрагивал в центре гусиной головки. Затаив дыхание, Олег Иванович выстрелил. Сильная отдача встряхнула даже такого грузного стрелка, как он. “Эге, десяток таких выстрелов, и паралич плеча обеспечен”, -подумал он. Оглушительный гром, рокочущим эхом вернувшийся из тундры, перепугал Шарика, который, взвизгнув, поспешил спрятаться под боком у Олега Ивановича. “Привыкай, Шарик. Скоро на охоту пойдём. Не бойся. Тебе этот гром не грозит”, – погладил он дрожащего Шарика, который под рукой Олега Ивановича быстро успокоился.

Олег Иванович посмотрел через прицел на мишень и увидел аккуратную дырочку в сантиметре над макушкой нарисованного гуся. Приложившись снова, он произвёл второй выстрел. Шарик опять взвизгнул, но тут же успокоился, видя, что Олег Иванович не обращает внимания на страшный грохот. Вторая пуля легла рядышком с первой чуток левее. Третья пуля легла между первыми двумя, образовав сплошную пробоину над головой гуся на мишени. Подкрутив верхний маховичок прицела, Олег Иванович выстрелил снова. В этот раз пуля легла точно посреди головки нарисованного гуся. Очередной выстрел был также точным – Олег Иванович уложил пулю лишь на несколько миллиметров в стороне от предыдущей. “Да, с таким прицелом можно и с этим карабином на гусей ходить”, -воодушевился Олег Иванович, – “Будем со свежим мясом”. Олег Иванович встал и почувствовал ноющую боль в плече. “Ничего, до прилёта гусей заживёт”, – подумал он весело. “Дальше тренироваться и впустую жечь патроны нет смысла”, – решил он.

Двадцать второго мая установилась солнечная погода, плюс двенадцать градусов. Тундра уже полностью очистилась от снега, только на озере ещё лежал рыхлый лёд, покрытый голубыми пятнами лужиц натаявшей воды. Среди мхов и стелющихся кустарников зазеленели островки свежей травы. В этот день началось великое движение пернатых вблизи станции Олега Ивановича. Тундра зазвучала на разные голоса – кряканье уток, заикание гогочущих гусей-гуменников, разнородный писк каких-то неведомых Олегу Ивановичу птах. Всё это создавало непрерывный шум, который, словно реликтовое излучение, приходил со всех сторон света.