Я не могу рассказать про Сему. Во-первых, потому что не хочу. Во-вторых, все еще надеюсь, что когда-нибудь все же выздоровею окончательно. И потом, мне кажется, такие истории вообще – не страховой случай. А с моим характером у меня не было ни единого шанса не вляпаться. Когда на одной с тобой планете живет некто, похожий на тебя как клон, вся жизнь, как правило, посвящена поиску друг друга. Люди много говорят и пишут про важность этого поиска, вечный непокой и ужас, если не судьба найти свою «половинку», «четвертинку», «зеркало» и какие там еще у любви названия. Но люди крайне редко честно высказываются о том, что будет, если это встретить и потерять. А будет, господа, полный крах! И чтобы пережить, сначала придется переболеть! Да так, что ходьба по стенам из трюка перейдет в разряд обычных способов передвижения. Так что умирать приходится по два-три раза в день, причем всякий раз – навсегда. Так, что внутри тебя рушатся все твои любовно отстроенные заборы, превращаются в пыль казавшиеся такими мощными противотанковые ежи и нет больше никаких секретиков, закопанных на клумбе под стеклышками. И тебе ничего этого вовсе не жалко, а жалко, что больше нечем поделиться! Тогда ты начинаешь жить для него:

– Езжайте, пожалуйста, побыстрее, котлетки могут остыть, – говорила я Семиному водителю, передавая аккуратно упакованное и только что собственноручно приготовленное сердце.

– Нет, форму ногтя оставляем овальной, Семе так больше нравится, – говорила я маникюрше.

– Вы могли бы научить меня хотя бы правильно стоять на этих лыжах, у меня всего две недели до отъезда? – спрашивала я, всю жизнь ненавидящая лыжи, у инструктора.

– А вы уверены, что это самые высокие подушки? Видите ли, мой мужчина просто терпеть не может, когда подушка проваливается! – сообщала я продавщице.

Я стала кем-то, чья жизнь принадлежала Семе. И была бесконечно счастлива в этом светлом, как мне казалось, рабстве.

Вы когда-нибудь растворялись? Поверьте, это труд! Постепенно меняется все вокруг. Мир становится размером с то пространство, где умещаетесь только Вы и Он. Больше нет Ваших привычек, личных друзей. Есть абсолютное счастье и абсолютная слепота.

Но апофигей всего этого гораздо фееричней! Однажды становится ясно, что да, ему все ваше, да и вы сами – забавны очень, но не больше. Не БОЛЬШЕ! Ощущения не детские! Еще вчера все было в радуге, а уже сегодня совсем неясно, для чего жить. Всего неделю назад я была его единственной женщиной-мечтой, а теперь я ничья и не мечта, потому что он решил, что ему рановато «в тираж». Я для него – это слишком серьезно. Он не готов!

Зато я готова, medium well! Бывшая приятная розовость переходит в нынешнюю серость! Я готова абсолютно ко всему, готова, прежде всего, строго-настрого запретить себе доверять кому бы то ни было. И с тех пор точно знаю, что «честность и порядочность – это качества, с помощью которых можно два раза наебать одного и того же человека».

Любить больно, я, как потерпевшая, говорю следствию: «Не надо мне этого!» «Сема, убейся апстену!», «Я Маркса читал, и он мне не понравился!»(с). Между любовью и ее отсутствием я отважно выбираю второе – эта болезнь, по крайней мере, без серьезных осложнений!

Я вернулась в офис, удалила Семино письмо и, вздохнув, продолжила эпопею с папками под названием «Москва – Сортировочная». Механически раскидывая файлики, соображала, на какой подарочек я натянула, не прыгнув в машину и не помчавшись к Семе «прям ща». «31 rue Cambon» Chanel, это однозначно, и еще литровый пузырек вискаря с Олькой – меньшим количеством нанесенный моральный ущерб не зальешь. План мести был готов. Местом расставания с психотравмой была выбрана моя гостиная, добрая Оля согласилась на приезд со словами: «Вот он сука какая! Ничего, Марусь! Мы это все выпьем и выкурим! И все забудется! Держись! До вечера!»

Я додержалась, как велено, заехала в ГУМ за подарочком себе любимой, по дороге домой закупила виски и в предвкушении предстоящего надомного драмкружка стала размножать на столе посуду.

С Ольгой мы знакомы лет сто. Мы умудрялись крайне редко встречаться и не слишком интенсивно обрывали телефоны, но в случаях типа SOSумели определенным образом влиять друг на друга – успокаивать, помогать, совместно принимать решения. Ольга была самым красивым деканом факультета известного театрального вуза, мамой и по совместительству умнейшей из женщин, встреченных мною в жизни. Она с одинаковой легкостью раззиповывала у себя из головы по мере необходимости то знания макроэкономики, то истории театра, то авторского права, а когда требовалось – рецепты пирогов.

Мы перетерли Семену все молекулы, генерируя версии о том, зачем же ему самому эти редкие comebackи. Самоутверждение на раненных в сердце – это как-то не по-джедайски. Впрочем, мы хором согласились, что все Семкины положительные качества есть продукт моей богатой креативной фантазии. Потом Ольга сказала, что на ютьюбе есть финская полька в исполнении какого-то чумового квартета. На попытку выучить хотя бы куплет ушло больше полбутылки виски.

– Як цуп цоп порви коридоры, – медленно повторяла Олька.

– Зачем рвать коридоры? Это что, ОМОНовская строевая? – пьяно интересовалась я.

Громкое увлекательное орево позволило нам с Ольгой окончательно забыть про Семин звонок и весело провести время до четырех утра.

Неделя стала набирать обороты, я уже не томилась тем, что оставлена в офисе еще на месяц, и планировала всяческие интересности. В среду, после встречи с Сергеичем, мне стало казаться, что и с моими все будет не так плохо, как могло бы. Мой босс продумывал и просчитывал все на свете, оставалось только восхищаться сочетанию в нем деловых и человеческих качеств. От таких, как Сергеич, хотелось рожать! Чем, собственно, и занималась его законная благоверная – и это было правильно и понятно.