– Маруся, видишь ли, нельзя предыдущие опыты делать законами будущих отношений. Ты изменилась, да и люди рядом другие, не прежние.

– Марка, ты у меня хороший – это честно.

– Вот и выходи за меня замуж, дурочка!

– А может, обойдемся дружеским минетом? – ответил мой пьяный головной отсек.

Утром, едва продрав очи, я решила сделать себе на лбу татуировку fragile, на случай, если кто-то мне в голову решит что-то громко сказать. Сука Марик уже улетел на работу, у него никогда ничего с бодуна не болело. Я влезла под душ и начала процедуру превращения свиньи в человека.

Через пару часов, выруливая на Садовое, я уже отметила в себе некий душевный подъем, какую-то зарождающуюся радость от новизны, от неизвестности предстоящего. Вчера мы с Марей выяснили, что правильно произносить не «Пермь», а «Перьмь» – это было смешно и как-то не по-взрослому. Я ехала и тараторила: «перьмь» – «перьмь». Мне стало легче. Я все приняла и решила.

Да, меня еще немного покалывало в области самолюбия. Да, я прекрасно понимала, что у меня не семь пядей во лбу, а пять-шесть максимум, иначе я не паковала бы чемоданы, а уже лет эдак несколько была бы в совладельцах или, что гораздо занятней, наслаждалась бы собственной рекламной конторкой. Да-да, работая «на дядю» в возрасте 30+, надо иметь мужество хотя бы шепотом признаться себе, что ты «да, играешь, но не Ойстрах». Я призналась.

Войдя в офис, я вспомнила, что неплохо было бы изловить Сергеича и спросить, а когда, собственно, я должна буду паковать багаж. Послеобеденная контора была тихой, судя по листу записи переговорной, гостей не ожидалось. Я вошла к своим и обнаружила Бубла с желтой банданой на голове. «Ахтунг, вот дура, сегодня же Бублин день рождения!» – пронеслось в мозгах, но я моментально сориентировалась:

– Считайте, я не заходила! У вас еще десять минут на шухер! – бросила я и посеменила к выходу. В «Азбуке» за углом были закуплены абсент, докторская колбаса с белым хлебом – любимый Бублин кураж, пучок мяты, тортик и пара соков. Вернувшись в офис, я сдала авоськи Надьке и попросила устроить Бублику праздничную нарезку кусками «как для себя», что означало толщину не менее 1,5 см. В коридор вырулили Европа с Климовым, о чем-то мерзко хихикая. Я подошла к ним, и через мгновение мерзкое хихиканье стало «на троих». Мы, заговорщицки подмигнув охраннику, удалились в бухгалтерию. Здесь нас любили, потому что считали больными, но безобидными и веселыми инопланетянами. Я корректно поинтересовалась у вождя бухгалтеров, можно ли нам с ребятами тут тихонько подготовить поздравление, пока весь младший бухгалтерский состав на обеде?

– Милости прошу, Марина Марковна, только не шумите, я все же работаю с цифрами, – строго ответствовала девушка 26-и лет, выглядящая на твердые 46, с начесом, тяжелыми малахитовыми штуками в ушах и впечатляющими усами. Глядя на строгого борца против налогов и сборов, во мне выросло убеждение, что называть ее Аллой Викторовной начали еще в яслях. Я ответила:

– Алвиктрна! Мыши громче! Прослежу лично! – и вся наша маленькая банда плюхнулась за дальний стол и сгрудилась головами в середину. Европа шепотом изложил идею и полез за портмоне, Климов зашептал басом что-то про «дорого», я перебила его и предложила заменить. Мы дружно заржали, поймали укоризненный взгляд королевы цифр и замолкли. Климов раздал всем ножницы и сообщил, что знает, где достать ватман, потому что он нам понадобится, с чем и исчез из кабинета. Вернулся с ватманом, Пашулькой и Варварой. Мы принялись за работу и через час с небольшим презентовали Бублику бумажно-колбасный торт с откидным верхом, похожим на башню танка, и жутковатого вида стриптизершей-пупсом внутри. Бубл улыбался как чеширский кот и вежливо пригласил нас к «столу» – временно снятой со стенки офисной доске, по которой была раскидана все та же колбасятина в обрамлении пластиковых стаканов. Я закрыла дверь на ключ, чтобы не шокировать общественность, впрочем, запах колбасы сдавал нас и без visual.

Варвара подарила Бублику черную толстовку, Климов вручил толстенный альбом с фотками вулканов, Пашуля – какой-то девайс для хомячиной клетки, Европа презентовал Бублу наушники, а я достала из стола привезенную еще из Китая литровую бутылку водки со змеей внутри. «Ептвоюмать! Чоэтзафигня?!» – дружно воскликнули дети индиго. Все стали рассматривать гада, я – альбом с вулканами. Потом пили и хохотали, потому что Бублик заставил нас дарить ему стриптизершу из торта семь раз, запрещал жрать с изделия колбасу и утверждал, что, несмотря на жуткую морду, баба-пупс с каждым разом вылезает все изящнее. Мы всем табуном бегали курить во двор и в конце концов, естественно, забыли закрыть дверь, да и опасности в 18.30 уже не предвиделось. После очередного перекура к нам заглянули две царевны из sales departmentс текстом:

– Ой, а в креативном, как всегда, все веселятся! Бублик, с днем рождения, дай мы тебя поцелуем! – весело защебетали Муракова и Егоркина.

– Муракова, Егоркина, бухать будете? – гостеприимно отозвался Бубл.

Надо заметить, что мои не любили сэйлаков, а сэйлаки не любили моих. В том, чтобы они не продырявили друг дружку дыроколами, отчасти и состоял мой административный функционал. Мне приходилось объяснять своим, что продавать – это адски трудно, а сэйлакам, что, к примеру, размещать трехлетнюю дочь председателя правления банка на обложке годового отчета не стоит хотя бы потому, что у малышки косоглазие.

Муракова с Егоркиной кокетливо топырили пальчики, держа стаканы с абсентом, и пытались поддержать разговор. Егоркина была интуитом и на рожон никогда не лезла, у Мураковой же инстинкт самосохранения отсутствовал напрочь, вместо него Муракова в избытке имела плаксивость, нытье и бабские колбасно-колготочные переживания. К несчастью, она была нереально болтлива.

Минут через десять креативный департамент в полном составе начал трезветь от беспрерывного текста Мураковой про какого-то Олега, с которым она вела себя, по ее же словам, «королевой» и не считала возможным вступать в интимные отношения, так как познакомилась позавчера. Егоркина же стыдливо переминалась на копытах, понимая, что надо прощаться. Всех спас Европа:

– Муракова, а ты про метод двухколоночной самоидентификации профессора Тыка слышала? Нет? Короче, садись прям за мой стол! Бери бумагу, черти две колонки: «Ебаться» и «Не ебаться», сосредотачивайся и ставь плюсы то в одной, то в другой. Потом по количеству и решишь, а нам пора.

Мы засобирались. И быстренько, не давая Мураковой прийти в себя, шумной толпой вывалились из офиса, на ходу предупредив охранника, что Муракова в креативном поработает часок-другой.

Машину я, естественно, оставила на стоянке и вместе с коллегами устремилась в ближайший пивной ресторан ввиду очевидного недопоя и голода. На такие случаи у каждого руководителя департамента имелся НЗ, собираемый из премий и поощрительных. Да и мне никогда не было жалко лишней пары сотен, если мы не вписывались, я всегда чувствовала себя неловко в ситуациях со счетами и, невзирая на половую принадлежность, постоянно предлагала все оплачивать. Терпеть не могу сосредоточенных мужских лиц, высчитывающих в уме чаевые или размер обмана. Тем более что сейчас была ситуация совсем иного рода. Я была заводилой и платила за качественную пищу, потому что другую перорально не употребляла и другим не давала. Мои выпендривались и говорили в агентстве: «Ма не разрешает хавать дошираки, опять давились сибасом в «Двух Петрах».