Тон неверен, это я ощущаю сразу же, но не могу остановиться, и разговор, едва начавшийся, грозит свернуть в нежелательное русло.

– Желание сохранить мир в семье - это не так уж и мало, не так ли?
– сумрачно отзывается Лери.
– Мать просила меня, я согласился уступить. Не скажу, что мне это далось легко.

Как будто сейчас кому-либо из семьи что-то дается легко.

– Я слышал ее предложение, - киваю.
– Если ты желаешь Эрику независимой жизни - хорошо, но о лишении его семейных прав речи быть не может. Мой брат взял его в мужья, это решение законно, и тебе придется смириться, как смирился я.

Пальцы Лероя чуть сильнее сжимаются на подлокотниках кресла.

– Окажи любезность мне и почет нашему имени, не заставляй считать приблудного чужака родней, - морщится он.
– Вряд ли это большая уступка, чем мой отказ от законной мести.

– Свое неудовольствие, - усмехнувшись, возражаю я, - тебе стоило бы излагать не мне, но Хисоке.

– Оставь живое живым, отец, - решительно отказывается Лери.
– Пока я не присоединился к покойному дяде стараниями твоего драгоценного Форберга, я буду искать справедливости у тебя, а не у призрака. Справедливо ли, чтобы дикарь вступил в наш род на правах равного?

– Долгим и трудным путем барраярец заслужил право считаться равным, - взывая к здравому смыслу мальчика, объясняю я.
– Все, чего я хочу, так это чтобы сейчас ему дали жить в мире и покое. Неужели ты ни при каких обстоятельствах не можешь на это пойти?

Не сможет. Я это вижу по тому, как брезгливо дергаются его губы - таким знакомым, таким моим жестом...

– Пятен с леопарда не смоешь, - упрямо отвечает Лери.
– Он из тех дикарей, что живут в варварстве, спят в обнимку с ножом и ненавидят нас за то, что пытались приобщить их к культуре. Мне оскорбительно считать своей семьей носителя диких генов, и я ни на секунду не доверяю профессиональному убийце. Нет богатства выше крови, не ты ли меня этому учил?
– почти отчаянно восклицает он.
– А потом отказался от слоих убеждений в постели чужака?

– Этот разговор скатывается к оскорблениям, - сквозь зубы отвечаю я. Непрошеное "не в постели дело, а ты, сын мой, идиот, раз считаешь меня обезумевшим в гоне животным" едва не сорвалось с губ.
– Боюсь, он обречен.

– Я не желаю тебя оскорблять, - вспыхивает сын.
– Но не знаю, какими вежливыми словами донести до тебя мой ужас, что мой отец, мой Старший, мой всегдашний образец для подражания... страшно изменился, стоило ему разделить подушку с дикарем.

Происходящее уже нехорошим образом смешно, горевать о взаимном непонимании не осталось сил.

– Полагаешь, он меня опоил?
– с усмешкой интересуюсь.

Лери вздергивает подбородок.

– Или сделал жертвой злокозненного умысла. Этот чужак уже погубил одного Эйри и пытался убить другого.

– Завтра суд признает его невиновным, - доверительно сообщаю я.
– Не знаю, как ты это переживешь - но, надеюсь, все же поймешь свою ошибку.

– А что будешь делать ты, если не признает?
– парирует сын, глядя мне в глаза так же пристально, как я в его, потемневшие от гнева.
– Ошибившись в любовнике, отвергнув сына и вынеся не самые приглядные семейные тайны на разбирательство небес?

С меня хватит. Я и так терпел слишком долго.

– Это твое упрямство довело нас до суда!
– рявкаю, обозленный до крайности.
– Эрику всего-то было надо жить спокойно рядом со мной. Я знаю, что он невиновен.

– Твой барраярец привык резать глотки своим врагам; не обольщайся, что ты сумел его переучить, - Лерой привстает с кресла, чуть неловко - но явно не намеренно и не играя на жалость; я отмечаю это автоматически и тут же забываю.
– А завтрашний суд не выгоден никому, отец. Я пытаюсь донести это до тебя весь разговор. Не удалось. Что ж, спокойного тебе дня.

Не пожелание - издевательство. Я выхожу, едва удержавшись от хлопка дверью; злоба бурлит в крови. Испытание семейных уз на прочность неизбежно, и к этому следует быть готовым, как бы я ни хотел избежать этого общего для Эйри позора. Суд обязан пройти с соблюдением всей процедуры, и я вновь вспоминаю про необходимость выставить троих свидетелей. Милорд не откажется свидетельствовать в пользу Эрика, молодой наглец Рау, полагаю, тоже, но есть ли кто-то третий, способный сказать достойную правду о чужаке без семьи и богов, волей судьбы заброшенном на нашу планету?

Торем, о котором я вспоминаю, тщетно перебирая кандидатуры возможных свидетелей и которому звоню прямо из машины, приветствует меня с энтузиазмом и прозрачным намеком, что он и сам собирался мне звонить. Прямо ничего не сказано, но он дает понять, что предстоящая нам беседа не терпит отлагательств, не будет слишком длинной, и что она в моих интересах.

Все это странно. Капитан не собирается обращаться ко мне с просьбой, а намерен оказать услугу мне? Занятно... и тревожно. Знать бы, что за карта у Торема в рукаве...