Осенний день сумрачен, небо готово одарить прохожих моросящим дождем или мокрым снегом. Настроения это не улучшает. Мы сидим в отдельном кабинете в недурной кофейне и занимаемся словесными пируэтами вокруг невинных до поры до времени тем.

– Я слышал о неприятностях, постигших вашу семью, и выражаю вам должное сочувствие, - покончив с церемониями, произносит гем-капитан.
– Позвольте заметить, что дела приобрели странный на сторонний взгляд оборот.

– Простите?
– прячась за надменностью речи, интересуюсь я.
– Что именно из произошедшего кажется вам странным, капитан?

– Я ожидал, что ваш барраярский родственник станет источником неприятностей для клана, - доносится спокойное, - и высказывал эти опасения вслух; но что меня удивляет - это ваше желание его отстоять. Впрочем, это отнюдь не тема нашего разговора, а скорее лишь повод перейти к ней.

Действительно неординарное начало. Я прошу офицера продолжать, не стесняя себя условностями.

– Я пытаюсь только сообщить вам некую информацию, которая, возможно, покажется вам банальной - а может, и нет, - разводит руками Торем.
– До меня дошли разговоры о Высоком суде, на который вы собираетесь вынести дело вашей семьи - это действительно так?

– Это так, - прищурившись, отвечаю я. Защищать свое решение в данной ситуации не слишком приятно.
– Я намереваюсь воспользоваться одним из имеющихся у меня прав. И что?

– Высокий суд, вполне возможно, проявит интерес ко всем вашим родственникам и к тем сложным путям, которыми барраярец попал в гем-клан, - кивает капитан.
– Вы можете строить на этот счет любые предположения, но если вы пожелаете подкрепить их свидетельствами, очевидцев вам придется найти самому. Предупреждаю вас об этом очевидном факте исключительно из личной симпатии к вам, Старший Эйри, и нежелании видеть вас в неловкой ситуации, - добавляет он.

Во время многозначительной паузы я оцениваю новость. Выходит, о делах Хисоки придется умолчать. Я сам не намеревался позорить семью разглашением столь омерзительных подробностей, но что, если суд спросит меня об этой истории напрямую?

– Предостереженный вооружен, - выслушав меня, вежливо замечает Торем.
– Остальные обстоятельства дела, к счастью, не относятся к моему ведомству, поскольку под обвинение в злонамеренной диверсионной деятельности случившееся подвести вряд ли возможно.

И на том спасибо. Поразительно, как быстро Торем оказался в курсе, и как спешно решил себя обезопасить. Но вот что мне делать теперь, если высокий суд пожелает ознакомиться с причинами, что привели Эрика в мой дом? Ни один человек из списка Торема - ни здоровяк-сержант, ни осведомленный лейтенант, ни кто еще, - мне в этом не помощник; наверняка бдительный гем-капитан их предупредил. Но где взять других?

Неожиданно меня осеняет мысль. И я набираю новый номер.

Физиономия Риза Эстанниса на экране комма полна радушного, но все же изумления.

– Эйри?
– переспрашивает он, и, спохватившись, добавляет вежливое: - Да покинут беды ваш дом, сосед.

– И ваш да не посетят, - отвечаю я. Мне нужна эта встреча; придется побыть навязчивым.
– Ваш сегодняшний день полон до краев, или я могу надеяться на полчаса вашего общества?

Вскоре я вступаю в дом Эстанниса почетным, хоть и незваным, гостем. Дородный лорд Эстаннис благодаря своему сложению имеет подчеркнуто радушный вид, а под гримом в теплых тонах не понять, раскраснелось ли его лицо от раздражения или от совершенного до моего прихода легкого возлияния.

– В силах ли я выразить вам должное сочувствие в связи с несчастьем, постигшим вашего наследника?
– вежливо спрашивает хозяин дома, подливая мне чай. В последнее время я что-то с трудом стал переносить как обязательное угощение, так и долгие экивоки перед непосредственной целью встречи.
– Боги поистине жестоко его испытывают, а вместе с ним и вас.

– Старые семьи порой переживают тяжелые времена, - соглашаюсь я.
– И труд не в том, чтобы избежать их, но чтобы пережить достойно. Собственно говоря, потому я и решился просить вас о помощи, сосед.

Брови Риза ползут на лоб: просьба необычна и непонятна. Мне приходится высказать соседу свои опасения относительно причин обрушившихся несчастий. Безвременно погибший брат, неисполненный по всем правилам поминальный обряд... кто, как не Эстаннис, проглотит признание в почтении к суевериям, царящем в старом доме?

– Лишь гневом и болью утраты можно объяснить, но не оправдать, мое невнимание к обстоятельствам последних недель жизни брата, - формально не преступая истины, но лишь расставляя акценты нужным образом, говорю я.
– Однако не так давно я узнал, что Хисока всего лишь избрал меньшее зло, и сделал это под влиянием доброго совета. Совестно сознаваться - я не знаю, чьего.