– Да, - отвечаю я немедля, и подтверждение Кинти не запаздывает ни на секунду.

– Согласие в семье - первая и главная основа справедливости, - словно читая с листа, произносит один из судей.
– И если вы желаете только этого, небеса осенят вас милостью, слишком большой, чтобы быть повторенной.

Говоря без пафосной вычурности, эта просьба - единственное, в чем нам пойдут навстречу, но облегчение так велико, что я не задумываюсь ни о причинах перемены мнения судей, ни о том, как же в таком случае будет решено дело.

Прислужник, подозванный с той стороны зала, выслушивает произносимый вполголоса приказ, исчезает и появляется вновь: с чем-то, что я вначале принимаю за сгусток пламени, что, конечно, невозможно. Нечто горящее перетекает, трепещет, шевелится, потом поднимает узкую голову и зевает, сверкая алмазным блеском острых, как иглы, зубов.

Дракон. Я слышал о нем не раз, вижу же впервые: изумительно точный инструмент выявления истины и покарания лжецов. Драконы пожирают сердца обманщиков: так говорят, и сейчас эти слова не кажутся мне ни сказкой, ни метафорой.

Ожившая легенда ощутимо нервничает - кольца хвоста свиваются, чуть топорщится чешуя, он недоволен, словно бы служитель его разбудил не вовремя.

Но Лерой, выслушав приказание, протягивает руки и берет дракона спокойно, и тот сразу утихает, опускает гребень, хотя хвостом бьет по-прежнему.

Я всем сердцем верю, что Лерой неправ; значит, я должен сейчас ожидать и надеяться, что вот-вот раздастся возмущенный визг оскорбленного обманом драконьего достоинства. Но я не могу. Да и кто бы мог на моем месте. Меня окатывает одновременно страхом и стыдом. Неужели все-таки?.. Но ведь Эрик не мог, просто не мог!

Рептилия сворачивается особенно изысканным узлом, а тяжеловооруженная пасть раскрывается в немом крике, и меня пробивает ледяным потом. Крик дракона смертелен, и будь испытание направлено на меня - его можно было бы счесть проваленным. А может статься, именно так и обстоят дела, ведь в этом зале важен каждый вздох, каждое мельчайшее выражение лица. И лишь когда Лерой заканчивает отвечать на вопросы о том кошмарном вечере в доме Табора и сдает дракона на руки служителю с явным вздохом облегчения, я перевожу дыхание. Ведь все это время я судорожно пытался не броситься к нему и не выхватить опасный детектор лжи.

Но как он ухитрился?! Убедил себя, как в детстве убеждал в головной боли няньку, себя самого и половину семейства разом? Я смотрю на Эрика почти беспомощно. А ведь мы проигрываем, младший мой.

Впрочем, паниковать рано. Эрик еще не сказал своего слова.

Служитель подносит перетекающее холодное пламя барраярцу, сливает в подставленные ладони... и дракон, внезапно и стремительно изогнувшись, злой змеей обвивает запястья и, все так же молча, кусает. Эрик вскрикивает, больше от неожиданности, чем от боли, и все присутствующие смотрят на то, как золотой пламенный зверь взвивается в воздух и улетает - по-прежнему молча.

Я перевожу взгляд с ошеломленного Эрика на Нару, рассказывавшего мне когда-то, что это создание в руках виновного должно кричать, оповещая мир о творящейся несправедливости, но... чтобы оно срывалось в полет? Что это значит?

Эрик рефлекторно сует прокушенный палец в рот, а я чувствую себя, как человек, со всего маху врезавшийся в стеклянную стену, что внезапно выросла на пути: грохот, блеск, и в тишине звенящим шорохом осыпаются осколки.

– Испытание окончено, - звучит ледяной голос, который я ненавижу всем сердцем.
– Он виновен.

Эрика словно подбрасывает пружиной.

– Жизнью клянусь - я этого не делал!

Во имя всего святого, если Эрик сейчас усомнится в правоте Небесных - это будет поводом для немедленной кары.

– Тихо!
– слишком громко и слишком грубо командую я. Не до церемоний, и Эрик замолкает, с почти слышимым лязгом сомкнув зубы.
– Лерой, ты удовлетворен?

Эрик смотрит на меня неотрывно, от этого по жилам словно льется кипяток, и одними губами, но совершенно ясно говорит:

– Иллуми. Я не делал этого.

Все потом. Я знаю, что он невиновен: не логикой, но всем собою. И те крохи стыдных сомнений, что никак было не изгнать усилием воли, исчезают, как песок, вымытый из-под век слезами.

Лерой сперва неуверенно, потом широко улыбается, непроизвольно, не в силах удержать облегчение и восторг.

– Я же говорил, отец.

– Высокий суд позволит мне самому избрать наказание для...
– я не могу заставить себя высказать то, против чего протестует вся натура, - признанного виновным?