Мадам Пуссен все сделает вовремя – ее мать и ее бабка делали также. Нельзя опоздать, нельзя торопиться – блюдо с бараниной должно быть подано на стол только в тот момент, когда все займут свои места. И, конечно, на столе будет стоять одна бутыль «Коммандарии» из подвала кипрского монастыря. Кто знает – может быть, именно эту бутыль брал в руки Святой Лука. Но даже если и так – вино от этого не лучше, не хуже - вино такое, каким должно быть.

Мадам Пуссен тихо уйдет, притворив за собой дверь. Она съест на кухне кусок горячего хлеба с сыром из соседней лавки и, перекрестившись для аппетита, конечно, выпьет стакан вина. Простого, не старого. Зачем ей? Слава всем Именам, ей нечего стыдиться – она сегодня все сделала правильно.

А за столом сидели семь мужчин. Семеро стражей Единой Веры, семеро скучных и скромных мужчин. И не было в каждом из них того, что любой человек хочет видеть в слугах Божьих. Не было отличий, кроме разве что весили они по-разному. Кто толще, кто чуть тоньше. Ну, это уж зависит от аппетита, а не от веры, не правда ли? Хотя, еще, конечно, цветом кожи они отличались: от белого до темного. А в остальном не было в них никаких отличий. Скромность и незаметность – вот отличительная черта тех, кто имеет Право. А что до баранины – то ее есть можно, хотя кому-то кажется, что нельзя. Им – можно.

Ели весело, выпили молча – каждый по одному бокалу кипрского. И в час, когда на улице совсем затихло, все-таки пошел дождь. Наступило время разговора, иначе бы, зачем и собираться?

Все по очереди встали из-за стола, и перешли в библиотеку. На круглом столе стояли шесть глиняных чашек и глиняный кувшин, наполненный водой. В стороне стоял еще один небольшой столик, на котором стоял медный чан с водой, немного разбавленной уксусом. Мужчины подошли к столику и омыли руки в чане, и вытерли одним белым полотенцем, лежавшим рядом. Пора. Все сели. Завтра наступало через час – и ровно час был отведен на разговор. Кто был старшим, и был ли тут старший, трудно сказать, но один все же начал первым. (Я не думаю, что это случайно, но у круглого стола нет главного места – значит, все происходило в известном только им порядке).

– В Городе завтра будет встреча, о которой мы знаем. Хотим ли мы ее? Знаем ли мы результат, как знаем причину? Но кто знает, почему Иосиф перестал нас слышать?

Вопрос относился ко всем, и все его слышали. И нет причины уточнять, кто спрашивал, кто отвечал. Говорили все.

– Равновесие может быть нарушено.

– Это недопустимо.

– Но это уже случилось. В Город прибыли все, кто должен обсудить этот вопрос.

– Наш делегат уже там? – Вопрос повис в воздухе. Все знали, что человек, который был послан Стражами, уже в Городе. К чему был задан вопрос? Задавший его усмехнулся. Воистину, нет ничего более простого способа остановить пустой разговор, как задать глупый вопрос.

– В мире есть только две силы, способные это равновесие поколебать. Так было создано давно, так было создано до нас. Веками мы хранили понятие Веры в незыблемость и не пускали новых членов в наш круг. Эти две силы находятся в этой комнате. Никто не смел нарушить наше число. Но появился тот, кого можно называть по-разному. Мы знали о нем. Мы дали ему много из того, что он требовал. Но он хочет большего? Что мы можем ему еще дать?

– Мы должны понимать, что время не стоит на месте. Он решил выйти на свет.

– Имя ему – Сатана. – Сказавший это, единственный кто сидел, опустив голову. Все затихли. Разговор смолк на минуту.

– Ты всегда был слишком предан учению, Ессей. – Это сказал тот, кто взял в руки кружку и наполнил ее до краев кипрским вином.

– Советник, ты не должен второй раз наполнять свою чашу. – В комнате начался гул говорящих сразу нескольких человек. Им что-то не нравилось – наступало странное время – время недовольства своим положением? Время слабости? Они потерялись во времени.

– Все меняется, братья. – Наполнивший чашу, не стал ее пить. Он поставил ее на стол и, наполненная до краев, она готова была пролить первую каплю. Все замолчали и кто настороженно, кто хмуро, смотрели на нее. Были среди них и те, кто отвел глаза.

– Вот она – наша жизнь. – Поставивший чашу обвел глазами каждого по очереди. Все перевели свои взгляды на говорившего эти слова.

– Наступило время первой капли. Каждый из Вас может сейчас коснуться стола и капля прольется. Но это будет тот, кто готов расплескать чашу. Никто не может этот сделать по собственной воле, но каждому из Вас хочется сделать это самому. Вы видели, как я нарушил Закон и налил второй раз вино. Но только каждому из вас решать наступило ли время расплескать чашу. Жизнь переполнила нас знаниями, и мы заблудились. Мы долго ждали этого дня и боялись его. Все было очень просто – все соблюдали равновесие, но никто из нас не знал, когда наступит время Второй Чаши. Оно наступило. Но не я налил ее. Я просто хотел, чтобы каждый из вас понял, как это просто: коснуться стола, чтобы чаша пролилась.

Минуты две – не больше, все смотрели на старую чашку с вином. Каждому казалось, что грех не больше капли на столе. Что нет греха в том, чтобы все закончить – встать и выйти. Что все это только старая и глупая игра. Что нет никакой чаши, и ничто не блестит серебром, и в комнате запаха ладана и масла нет, и не виноват Тот, кого так долго мучает время. И маленький мальчик – тот, который сейчас идет по пустыне и хочет пить, и страдает от нелюбви, получит то, о чем мечтает. И не будет долгих лет мучений, и не будет необходимости в страшной и позорной казни, потому что – не было мальчика. Потому что не ждут его смерти сотни собравшихся на горе. Потому что им не до него: они уже уходят, мальчик. Засыпай. Спи спокойно – услышит твой тихий вздох отец и обернется на него. Проснется в нем любовь и коснется он твоих волос….