«Я думаю, следующие полтора года будут самыми тяжелыми в моей жизни», — говорит она.

Он крепко прижимает ее к себе. «А если бы я был матросом или, скажем, монтером в Улан-Баторе? Или студентом в Москве?..»

Надвигающаяся грохочущая лавина скорого поезда не дает сказать больше ни одного слова. Остается еще две минуты. «Я люблю тебя, Дорис!» — «Я люблю тебя, Анди!» Но уже слышится: «По вагонам! Закрыть двери! Закрыть двери! Закрыть двери!..»

«Мне нужно сразу же, как только представится возможность, поговорить с лейтенантом Винтером, — повторял про себя как заклинание Андреас. — Когда разрешат перекур или в крайнем случае в казарме, как только будет дана команда разойтись. Даже если я попаду домой в полночь, я успею».

Дорога, сделав некрутой поворот, отделилась от опушки леса и пошла под гору. В низине текла темная, непрозрачная вода. Каменный мост соединял берега речки.

— Самолеты на бреющем справа, — сказал тихо командир роты идущему рядом с ним лейтенанту. Тот прореагировал на вводную без промедления.

— Самолеты на бреющем справа! — закричал он. — Огонь по противнику!

Его слова прозвучали подобно взрыву. В доли секунды солдаты рассыпались по боковой части дороги, где насыпь защищала их от обстрела бортовым оружием с направления атаки. Никто не бегал потеряв голову по округе, ибо при реальном воздушном нападении это могло бы стоить жизни. Унтер-офицер и лейтенант также залегли в невысокой траве среди вьющихся растений. Несколько неудачников из третьего отделения попали в крапиву. Резкий командирский голос унтер-офицера не позволил им перебежать в другое укрытие.

— Пусть теперь на нас налетят целые эскадры, — высказал пожелание Йохен Никель. — Затяжной налет. В течение нескольких часов! — Он раскинул руки и ноги в стороны. Ребро его каски уткнулось в землю.

Михаэль Кошенц тихо стоная. Пальцы одной его руки впились в траву. Другой он обхватил автомат. Он сам до сих пор еще не понимал, почему перед этим, на перекрестке, он ничего не сказал, когда унтер-офицер медицинской службы из санитарной машины спросил, нет ли у кого повреждений и кому из солдат тяжело идти дальше. Даже унтер-офицер Бретшнейдер спросил его об этом. Храбрость — дело хорошее, сказал командир отделения, но тот, кто переоценит себя и станет потом в тягость своим товарищам, окажет им плохую услугу. Такого в отделении Бретшнейдера быть не должно. Санитарная машина следует за ними не для шутки. Но гигант только покачал головой. Нет, он не хочет никакого обследования в санитарной машине. «Я не окажусь первым, кто спасует», — подумал тогда Михаэль. Теперь он сожалел об этом. «Впредь не буду изображать героя, — упрекнул он себя, избегая лишних движений. Его расслабленные мышцы приятно пощипывало. — Как в ванне, — думал он, наслаждаясь. — Или как после семи порций мучных крокетов с капустой и жареным мясом».

И Эгон Шорнбергер лежал, закрыв глаза. Казалось, он прислушивается к далекой, предсказывающей счастье мелодии. «Еще несколько минут — и я усну», — промелькнуло в его сознаний.

Только Андреас Юнгман, Бруно Преллер и Хейнц Кернер сразу же после броска в придорожный кювет выползли на край насыпи, откуда могли вести огонь по низко летящим самолетам. С неудовольствием унтер-офицер Бретшнейдер отметил про себя, что только трое из его солдат выполняют то, что все они неоднократно проделывали в течение последних недель на тактических занятиях: укрытию предшествует выбор сектора обстрела! И этот Шорнбергер тоже относится к группе слабаков. Уточнял формулу, а сам надел сапоги на босу ногу. Ему бы таких парней, как Юнгман, Преллер и Кернер! Вот бы было отделение! А может быть, он не прав? Рут как-то утверждала, что самым прекрасным в жизни является преодоление трудностей. Но ведь ей еще не приходилось встречать такого субъекта, как Эгон Шорнбергер. Но лучше такого и не встречать, пожалуй. Во всяком случае, для него.

— Самолеты на бреющем слева! — крикнул командир взвода.

Солдаты, вскочив, перебежали на другую сторону дороги, вновь ища укрытие. Некоторые при этом пыхтели, как под тяжестью мельничных жерновов. Только солдаты, попавшие в крапиву, были довольны новым боевым вариантом: наконец-то можно выбраться из чистилища! Теперь надо осмотреться, прежде чем ложиться.

— Темп, темп, укрытие! — поторапливал командир взвода. — По обнаруженной цели — длинными очередями огонь!

Солдаты, лежавшие на откосе, прицелились из автоматов. «Тра-та-та-та!» — имитировал звуки автомата один из солдат, пока сосед толчком в бок не заставил его замолчать.

— Прямое попадание в мост, — сказал обер-лейтенант командиру взвода. — На переправу через реку у вас максимально двадцать минут времени. Глубина дна и его характер вверх и вниз по течению уже разведаны и практически ничем не отличаются от приведенных на карте характеристик. Немедленно принимайте надлежащие меры!

От берега до берега примерно восемь метров. Течение не очень сильное. Но двадцати минут недостаточно, чтобы собрать в лесу материал для переправы, как это пришлось бы делать в реальной обстановке. Шестов для прыжка тоже нет. К тому же неизвестно, удалось бы воспользоваться этим средством, учитывая характер противоположного берега и довольно-таки приличное расстояние до него.

— Командиры отделений, ко мне! — дал команду лейтенант.

Трое унтер-офицеров ползком приблизились. Он отдал указание, в каком порядке отделения должны преодолеть речку вплавь. Унтер-офицер Бретшнейдер начинал переправу, другие в это время обеспечивали его огнем. Второе отделение следовало после того, как первое займет позицию на том берегу.

— Быстро и по-боевому это задание может быть выполнено лишь при правильных действиях всех солдат. Ни при каких условиях не допускать, чтобы оружие, обмундирование и обувь намокли. Не забывайте, что после этого нас ждет еще марш продолжительностью не менее часа. В мокрой одежде и размякших сапогах дело не пойдет. Есть вопросы?

— Вопросов нет! — заявили командиры второго и третьего отделений почти в один голос.

Унтер-офицер Бретшнейдер задумчиво потер подбородок. Он только что вычеркнул еще одну фамилию из списка лучших солдат отделения.