– Умница, а теперь без глупостей. Гони сюда кошелёк. Живо, просто отдай его мне, и я уйду, – вновь послышался слегка дрожащий хриплый голос.

Раньше мне казалось, что такое бывает только в голливудских фильмах, хотя, если сравнить происходящее с тем, что происходило со мной в последние дни, то это кажется просто детской шалостью.

– Ты что, оглох?! – проорали мне на ухо, от жуткого запаха перегара слегка заслезились глаза. Я буквально чувствовал, как дрожит рука грабителя.

– Ты бы делал, что он говорит. Смотри, парень нервничает! – выпустив клуб дыма и ещё раз указав сигаретой куда-то мне за спину, абсолютно спокойно проговорил Ганс. Похоже, ему вообще плевать на меня! Вот сволочь! Он же может помочь, я знаю!

– Вот, держи, – нащупав в кармане кошелёк я не глядя сунул его грабителю. Как ни странно, я был абсолютно спокоен. У меня всегда так в критических ситуациях: кругом всё рушится, а я при всём моём желании взволноваться не могу. Зато потом, регрессом, когда всё успокоится, на меня может накатить не на шутку.

Я почувствовал, как чья-то шершавая дрожащая рука выхватила кошелёк и мигом отдёрнулась.

– Извини, друг. Спасибо, – неожиданно сбивчиво пробубнил грабитель, и я почувствовал, как то, что упиралось мне в спину, исчезло, и позади послышались быстрые шаркающие удаляющиеся шаги. Когда я, собрав мужество в кулак, обернулся, он был уже далеко. Слегка прихрамывая, сгорбившись, укутавшись посильнее в грязное выцветшее зелёное пальто, грабитель перелезал через ограждение стоянки.

А я стоял и смотрел ему в след.

– Почему ты не помог мне? – когда фигура грабителя окончательно растворилась в вечерней мгле, тихо проговорил я, не оглядываясь.

– Ты не был в опасности, – донёсся мне в ответ столь же тихий голос, впервые сильно напоминающий мне собственный.

– Он мог пристрелить меня.

– Нет, не мог.

– Он забрал мои деньги.

– Сколько там было?

– Не помню, не очень много. Банковская карточка в нагрудном кармане.

– То есть, ты почти ничего не потерял.

– Похоже на то.

– Поезжай, куда ехал. Скоро ты поймёшь, почему я так поступил.

Я обернулся. Но на капоте никого не было, лишь маленькая горсточка пепла и едва тлеющий окурок сигареты напоминали мне о том, что я пока не сошёл с ума.

Его звали Альберт. Вернее, когда-то его так звали. Сейчас вряд ли кто-то помнит это имя. Да и кому захочется разговаривать с таким, как он. Прохожие, которые волей случая обращали внимание на медленно бредущего среди людского потока старика, старались как можно быстрее пройти мимо, демонстративно отворачиваясь, боясь соприкоснуться с ним взглядами. Бывало, первое время, в людской толпе, он нарочно поднимал голову, стараясь зацепится хоть за одни человеческие глаза. Но тщетно. Эта привычка быстро прошла. Можете себе представить, каково это – годами не соприкасаться взглядами с другим человеком? Ведь именно этот контакт позволял хоть на мгновение, но прикоснуться к чужой душе. Но вскоре его глаза потухли, и вряд ли даже самый внимательный прохожий сумел бы разглядеть в них хоть что-либо. Его звали Альберт. И он был Никто. Единственное, что держало его в этой жизни – маленькая собачка по имени Чаппи. Он подобрал её щенком, когда всю её семью выловили люди, занимающиеся отловом бродячих собак. А Чаппи брать не стали. Он валялся в мусорном баке, и они сделали вид, что не заметили его. Никому не хотелось лишний раз рыться в чужих отбросах. Но Альберта это не пугало. Они встретились восемнадцать лет назад. Раньше ему и в голову не могло прийти, что ему суждено прожить ещё целых восемнадцать лет. Одному, в многомиллионном мегаполисе. Медленно, прихрамывая, опершись левой рукой на погнутые металлические перила, он поднимался по лестнице. Это был старый заброшенный дом на окраине. Когда-то, года три назад, здесь был большой пожар, и все внутренности выгорели. Никто толком не знал, почему дом до сих пор не снесли, кто-то говорил, что он находился в муниципальной собственности, кто-то, что это памятник архитектуры и его планируют в скором времени восстановить, но точно не знал никто. Но Альберту было всё равно; вот уже больше года, как эта пятиэтажка, с наскоро заколоченными окнами и покосившейся чёрной от копоти дверью стала ему и Чаппи родным домом.

С трудом поднявшись на последний этаж, отдышавшись, аккуратно приоткрыв обугленную дверь, Альберт вошёл домой. У порога его встречал Чаппи, радостно виляя хвостом. Медленно проковыляв в угловую комнату, старик упал в старое пропахшее пылью кресло, найденное им в соседнем районе около свалки. Ему понадобилось почти два дня, чтобы перетащить его в своё убежище. День, чтобы донести до дома, и день, чтобы поднять на пятый этаж. А ещё у него была Роза. Она жила в небольшом, слегка треснувшем горшке. Он нашёл её около месяца назад, возле цветочного. Этот прекрасный цветок, вместе с остальными увядающими растениями, выкинули на мусорку.

Он постарался спасти все, но прижилась только Роза. В последние дни явно чувствовалось похолодание. Альберт знал, что эту зиму ему не пережить. Но это его мало волновало, он думал, что будет с Розой и Чаппи. Он не мог так просто уйти, не позаботившись об их благополучии.

– Привет, приятель, – тихо прохрипел он, почувствовав как что-то твёрдое и волосатое упёрлось в его свесившуюся с подлокотника руку. – У меня сегодня для тебя подарок.

С трудом выпрямившись в кресле, он медленно засунул дрожащую руку за пазуху и достал небольшой завёрнутый в полиэтилен лоточек. Чаппи недоверчиво опрокинул голову набок, уставясь на неожиданный подарок.

– Вот, держи, дружище, – с третей попытки Альберту удалось прорвать плотную упаковку старческими пальцами и высыпать на пол перед собакой, не верящей своему счастью девять свежих куриных филейных грудок. – Приятного аппетита.

Тяжело дыша, старик вновь провалился в тяжело застонавшее под его весом кресло, и медленно прикрыл глаза.

Он старался успокоиться. Его сердце билось тяжелее, чем обычно, а приступы кашля, выворачивающего наизнанку, наступали всё чаще. На самом деле он не знал, сколько ему лет. Он перестал вести счёт с того самого дня, как убежал из приёмной семьи, и, забравшись в вагон с углём, отправился в никуда, в поисках своих настоящих родителей. Тогда ему было пятнадцать. Целая вечность минула с того времени. Ради чего всё это было? Почему он не вернулся назад, как только осознал, что ему никогда не достичь цели. Хотя, в глубине души, он всегда знал это. Когда ему было лет семь, волей случая маленькому Альберту удалось прошмыгнуть в архив, где смышлёный юнец без особого труда отыскал папку со своим личным делом, из которого впервые услышал о том, что у него были родители, и звали их Элизабет и Михаил Гамильтон, погибшие в возрасте двадцати семи и тридцати четырёх лет в автокатастрофе. А маленький Альберт выжил, выжил вопреки всем законам логики. Выжил, чтобы прожить долгую и тяжёлую жизнь, полную лишений и скитаний, жизнь, постепенно подходящую к концу.

Громкий хруст прервал размышления старика. Резко открыв глаза, он окинул окрестности подозрительным взглядом, но тут же успокоился, увидев два удивлённых карих глаза, уставившихся на него снизу вверх. В зубах Чаппи держал предпоследний кусок курицы. Похоже, где-то была косточка. Ничего страшного, просто косточка. Облегчённо откинувшись обратно в кресло, старик почувствовал, как что-то мокрое и холодное упало ему на колени.

– Брось, друг, ешь. Это всё твоё. Я не голоден, – не открывая глаз, пробубнил он. После пару секунд замешательства, где-то на уровне пола вновь, послышались чавкающие звуки и спустя минуту, тяжёлая голова собаки аккуратно легла на колени Альберту.