— Что ты вертишь башкой? — спросил я его тихо.

— Фобос, только не надо бить меня ногами. Хорошо?

— Не понял...

— Я забыл переложить кредитку из старого костюма в новый.

— Мерзавец... — Я на секунду задумался. У меня в голове созрел план мести. — Простите, когда идет рейсовый до Комодоро-Ривадавия?

— Через пятнадцать минут с шестой площадки.

— Отлично. Два билета в третий класс.

— Пожалуйста.

Автомат выдал мне перфорированные карточки. Скорпион начал ворчать, называя меня жутким скрягой, и мол, "я бы тебе все равно отдал бы дома эти несчастные двадцать долларов за второй класс". Я же в ответ пожимал плечами и в итоге посоветовал канонерщику в следующий раз быть менее забывчивым, а затем, после паузы, добавил:

— Скажи спасибо, что я не пытаюсь содрать с тебя и стоимость третьего класса.

Скорпион хотел было еще что-то добавить в мой адрес, но передумал и предпочел дипломатично промолчать.

Лайнер загудел, завибрировал и после короткого разбега взмыл в небо. Нам повезло: солнце, клонившееся на запад, освещало противоположный ряд иллюминаторов, а мы сидели вдоль погруженного в тень бока аппарата. Благодаря этому, я мог, не напрягая зрение смотреть на расстилавшуюся под крыльями местность.

Как только закончился многоярусный, ферро-силикатный серо-голубой мегаполис Буэноса, началась пампа, по которой ветер гонял заметные даже с такой высоты травяные волны. Мы постепенно удалялись от центра цивилизации, летя на юг. Все реже и реже наш курс пересекался с черными мобильными трассами, тянущимися от горизонта к горизонту, будто неведомый великан исчертил равнину грифельным карандашом по линейке. Иногда пейзаж оживляли городки и модернистские фермерские хозяйства, обрамленные площадями объемной аэропоники.

Минут через пятнадцать полета внизу переливалась уже практически нетронутая зеленая бесконечность, расцвеченная кое-где отдельными соломенными пятнами пожухлой растительности с неправильными очертаниями. Глядя на этот огромный маскировочный халат, я поймал себя на мысли, что желтые проплеши представляются мне вовсе не как засыхающая трава, а в виде хлопьев, состоящих из кристаллов времени, которое выпало здесь в осадок из пересыщенного раствора жизни. Так безмятежно, так монотонно было все кругом, что сама мысль о бурной жизнедеятельности, о непрерывном убегании мгновений казалась кощунственной.

Сколько раз я мечтал во сне и наяву о такой вот стране забвения, где нет ни будущего, ни прошлого. Где можно отрешиться от бренности бытия и думать, думать, думать до упоения... Я тешился безумной надеждой когда-нибудь отыскать такой анчар времени. Пусть это даже выглядит капитуляцией перед судьбой, но господи боже! Если бы мне предложили выбор между вечным покоем раздумий, жизнью души без тела или суетой телесных ощущений, то я остановился бы на первом. Мои создатели явно просчитались, и тут уж ничего не поделаешь. Не получилось из меня идеального воина, живущего преимущественно материальными заботами. Я ищу покоя, а вовсе не жажду кровопролитных, хотя, по-видимому, и необходимых для человечества битв.

На мое плечо упала голова Скорпиона. Он заснул. Его расслабившееся лицо выражало такую детскую невинность, что я невольно заулыбался и опять отвернулся к иллюминатору. Скоро наш лайнер уже запрыгал по упругому покрытию ВПП и подрулил к зданию аэропорта. Турбины потихоньку замедляли свои обороты, от чего создаваемый ими звук затихал. Наконец, мы сошли по трапу и тут же закрыли лица руками от неожиданного и мощного потока холодного ветра, несшего солоноватый запах близкого океана.

* * *

У каждого командира свой способ подборки экипажа. К примеру, Скорпион первым делом запрашивал анкетные данные, а я же сначала просто наблюдал за ребятами, выбирая себе подчиненных по нравившимся мне черточкам характера.

Окромя сновавших по спортивной площадке пилотов, разбившихся на две команды и азартно пинающих мяч в ворота друг дружки, я заметил паренька, который сидел на корточках около углового флажка и терпеливо ждал, когда развернется кожаный шарик испуганного броненосца. Я подозвал мальчика к себе. У него была выгоревшая на солнце, коротко подстриженная шевелюра и обветренное колючими патагонскими ветрами лицо с потрескавшимися губами и поцарапанной щекой. Мальчик с легко уловимой тревогой подошел ко мне и опустил голову, лишь иногда, на мгновение, поднимая голубые настороженные глаза. Он теребил ободранными руками застежку молнии и отвечал на мои вопросы совершенно наивно.

Мне не составило труда разглядеть в такой напускной непосредственности определенный умысел. Паренек, очевидно, хотел казаться этаким несмышленышем. Я взял его за плечо, подвел к скамейке и посадил напротив себя, велев глядеть мне в лицо.

— Почему ты не хочешь воевать вместе со мной? — был мой первый вопрос. — Давай отвечай откровенно, не стоит хитрить.

— Мистер, я не понимаю, как вы меня выбрали. Вы что, не смотрели анкетные данные?

— Я никогда этого не делаю.

— Зря. Я уже два года нахожусь здесь. Меня никто не берет к себе. Я приношу несчастье.