«ГДЕ В КИЕВЕ ПОЕСТЬ

Если Чревом Парижа некогда считался Центральный рынок, то с обязанностями чрева Киева вполне справляется киевский Подол. Торжище – так киевляне совершенно в точку в предыдущие тысячелетия называли этот район города. «Обжорка» – метко подметили они столетия назад.

Мало что изменилось с тех пор: сегодня здесь тоже всегда шумно, весело, молодо, полупьяно, часто звучит гитара, смех и чавканье тысяч голодных ртов. Академия и офисы, туристы и зеваки, рынок продуктовый и блошиный, кафе, рестораны и недорогие кафе (киевляне их называют «обжорки») с зазывалами, музеи и памятники истории, своры псов во главе с нестареющей колоритной бабулей и многочисленные картинные галереи, загадочная Лысая гора, дух Булгакова, предания о ведьмах и в противовес им – россыпь церквей, монастырей, соборов и приходов.

Люди то спешат в метро нестройными колонами, то лениво сидят на ступенях, лестницах и парапетах, пережевывая хот-доги и попивая кофе. Слушают музыку и громко хохочут, спорят о Камю, инфляции и гетмане Мазепе и протестуют против (впрочем, не имеет значения, против чего, – Киев любит протестовать).

У выхода из метро прогуливаюсь и я.

Первое солнце, первое весеннее тепло. Солнце неумолимо режет глаз – в небе, преломляясь в многочисленных лужах и отражаясь от золотых куполов. На глаза невольно наворачиваются слезы.

Обеденное время. В разномастных кафе толпятся работники ближайших контор. Сидят, дожидаясь заказов, стоят с подносами в очереди, хватают бургеры на ходу, лишь едва притормозив возле стойки у окна фастфудов, чтобы вытащить их из упаковки, заглотнуть и дальше бежать по делам.

– Валя, ты к зачету по философии готова? – Не знаю, всю ночь проспала с учебником под подушкой. Думаю, да…

– Алло, Иван Петрович? Здравствуйте, компания XXX, мы договаривались о встрече на четырнадцать ноль-ноль. Я в страшной пробке и опоздаю на пятнадцать минут…

– Добрый день, девушка, подскажите, пожалуйста, как пройти к Андреевскому спуску…

– Саня, ты уже обедал?… Чем – варениками или сигаретой?…

– Подайте, Христа ради, на пропитание…

Город бежит, жует, выкрикивает на ходу, опаздывает, чертыхается, договаривается, шутит, спрашивает, как пройти, толкается и наполняется легким мелодичным перезвоном центрального банка (разместившемся, конечно же, по киевской традиции, в бывшем монастыре и теперь оглашающем звоном улицы и площади каждые пятнадцать минут).

– Милости просим в кафе «Теремок», дорогие киевляне и гости столицы! Милости просим, – выкрикивает зычным голосом зазывала недорогого кафе, дедуля в запотевших очках без переднего зуба. Впрочем, эту прореху живописно скрашивает огромный золотой зуб, разместившийся рядом. Несмотря на март, он еще одет в костюм Деда Мороза и, вручая пригласительные открытки с адресом кафе, непременно поздравляет всех с Новым годом. – У нас самая вкусная домашняя кухня и очень низкие – прямо такие смешные – цены! Милости просим, киевляне и гости города! Милости просим и с Новым годом вас!..

Впрочем, киевляне и гости города реагируют на дедулю и его Новый год слабо – пробегают мимо, не обращая никакого внимания. Некоторые, поравнявшись с дедом, красноречиво жестикулируют: мол, что от меня хочешь?… Смотри, уже вот жую – хот-дог.

– Хот-доги вредныя, – заявляет дед (он так и говорит: «вреднЫя»), – а у нас в кафе «Теремок» – самая вкусная и здоровая кухня в мире… Украинская, очень полезная! С Новым годом!

– Спасибо, дедушка. Только ведь март уже на дворе.

Вскоре, по-видимому, устав от равнодушия толпы и видя, что посетителей в «Теремке» не прибавляется, Дед Мороз-промоутер решает изменить тактику.

– Евреи правят миром!.. Евреи правят миром!.. Вкруг нас вселенский заговор! – вопит он вдруг что есть мочи. На солнце блестят его очки и переливается золотой зуб. – Подходим, интересуемся, дорогие киевляне и гости города. Больше информации о вселенском заговоре в кафе «Теремок» – там вас ждут!..

Теперь толпа через одного возле деда останавливается, а некоторые, хоть и прошли мимо, еще долго оглядываются, пока их не поглощает метро».

«ГДЕ УТВЕРЖДАЕТСЯ ЖИЗНЬ В КИЕВЕ (НА РУСИ)

Брожу по Лавре со справочником в руках – изучаю историю, фрески и славные имена святыни. Спускаюсь с верхней территории вниз, к пещерам со святыми мощами. Лавра редко бывает пустынной, но сегодня здесь посетителей не больше десятка.

Зато очень заметно воодушевлено духовенство. Туда-сюда быстро-быстро снуют монахи, батюшки, студенты духовной академии, разные саны, возраста и цвета ряс. Они активно жестикулируют, кричат что-то друг другу и перекрикиваются между собой – видно, что очень взволнованы.

Вдруг из ослепительного чертога с надписью «Отдел по работе со СМИ» (т. е. пиар-отдел! – примечание Ланы Косьмач) вначале выбегает вертлявый небольшого росточка монах в длиной серой рясе, у него в руках крепко зажат листок бумаги. За ним неспешно выплывает солидный полнотелый розовощекий священник в золотой сутане. Завидя его, мимо проходящая богомолка кланяется и припадает в благоговейном поцелуе к налитой холеной руке.

– Батюшка, спасибо вам!

– Спаси Господи, – отвечает мелодичным хорошо поставленным баритоном батюшка.

Он плывет дальше, по-видимому, к Успенскому собору, полный благолепия и уверенности в себе и своем сане. Братия застывает, провожая его взглядами.

Когда золотая сутана скрылась за поворотом, вертлявый монах в серой рясе радостно протягивает к небу руку с бумагой и так, если бы Сын Божий объявил о своем возвращении на землю, возбужденно-торжественно, провозглашает:

– Братия!.. Слава Господу нашему! Отец Евлампий текст утвердил!.. – Он энергично трясет распечатанным на принтере листком. – Утвердил, братия, и благословил!..

– Славим тебя, Господи!.. Аминь!

P.S. Более всего торжественность этого момента могут оценить пиарщики да журналисты. Помню, сколько раз еще совсем недавно в моих глазах была такая же вселенская радость, когда я кричала помощнику Мише: «Ур-р-ра! Клиент текст утвердил! Утвердил, Миш! Срочно брошюру запускаем в печать!».

«ГДЕ В КИЕВЕ ПОЗНАКОМИТЬСЯ

Парк Шевченко раскинулся прямо напротив удивительного по красноте своей* (*все правильно: «по красНоте», ведь здание это – глубокого красного цвета. – Прим. автора) грандиозного корпуса университета. Одноименного и самого престижного в стране. Студенты здесь разношерстные – ботаники и выскочки, умники и скромники, звезды и мажоры, которые нередко расхлябанно-самоуверенно припарковывают на соседних улицах купленные папенькой «порше» и чувствуют себя богаче и умудренней преподавателей. В университетском квартале пахнет знаниями, великими именами выпускников прошлого и деньгами.

Сижу в парке неподалеку от аллеи, где в любую погоду и сезон пенсионеры сражаются в шахматы.

– Алексеич, ты глянь – мат тебе!.. Ей-богу, Алексеич!..

– Что-то я не понял, Палыч, да?… Как так – мат? Я же все рассчитал.

– Ну, и я говорю: мат. А мат, голубчик, он и есть мат.

– Да вижу уже. Ты, это, давай меньше хвастай-кричи тут. Не то…

– Что «не то»?

– Не то взую тебя в следующей партии.

– Ну, это мы еще посмотрим.

Таких «Палычей» и «Алексеичей» здесь всегда не меньше десятка. Кто-то давно лыс, у кого-то еще копна бело-морозных волос, они гладко выбриты или с казацкими усами, в меховых шапках по моде шестидесятых-семидесятых или в молодежных шерстяных «горшках», снятых с головы внука-сорванца.

Они играют и великолепны в своем азарте.

Рядом – детская площадка с каруселью и горками, здесь с малышней гуляют молодые мамочки, по возрасту годящиеся этим гроссмейстерам в дочки, а то и во внучки. Гул детского смеха, плача и «агу-а-аа!» перемешивается с густым взволнованным «шах тебе, Палыч!»

В парке людно всегда. Будущие великие умы и научные светила, погруженные в себя и спешащие сейчас к корпусам университета, задумчиво кутаются в куцые курточки и потирают замерзшие руки. Под локтем у них зажата папочка, за спиной рюкзак. Примерно раз в час людей в парке ненадолго прибывает – в университете перерыв. Через четверть часа толпа немного рассеивается и снова слышится «Алексеич, ей-богу!» и «а-мама-ау-а-хацю-не-буду-ауо»

– Девушка, а спорим, вы одинока? И не знаете, как дальше быть?

Перед одной из (наверное) студенток, что-то читающей на соседней со мной лавочке, вырастает долговязая фигура в сером пальто и впивается внимательными глазами вначале в нее, затем в тетрадь, которую она держит в руках. Девушке, к которой обращаются, на вид лет двадцать пять, незнакомцу – тридцать пять. Я отчего-то отмечаю коротковатый подол его пальто и перепачканные слякотью ботинки. Девушка озадаченно молчит.

– Я прав? – между тем продолжает незнакомец.

– Вы что-то хотели? – нехотя отзывается девушка.

– Согласен – простите. Вышло по-дурацки. Но я просто хочу с вами познакомиться. Я – Лев, знаете такое животное?…

У девушки, по-видимому, нет желания представляться, поэтому она, даже не улыбнувшись, встает, кладет тетрадь в сумку и направляется к выходу.

– Нет, серьезно. Постойте!.. Зовут меня так: Лев.

Встаю и я и тихонько иду следом – подсматриваю.

– Можно, я вас проведу? Простите меня, незнакомка. Я – Лев, – в третий раз повторяет мужчина. – А вас как зовут?

Девушка что-то отвечает.

– Вы уже уходите? Можно вас проводить?

Девушка молчит.

– Может, зайдем в кафе, выпьем вина, познакомимся?…

– Вина? С вами? – круглое личико девушки кривится от гнева.

– Помилуйте, бокал вина – еще не отпуск на Канарах…

Но студентка прерывает Льва и сообщает, что пять лет замужем и все еще очень счастлива, сейчас ей нужно забрать ребенка из сада. Далее говорит, что прекрасно знает, как жить и чем заниматься – она молодой биолог.

На прощание Лев снова извиняется и добавляет:

– Вы не подумайте чего, я – коуч. У меня глаз наметан на людей, которые на раздорожье. Но тут, видимо, ошибся. Если же нет, приходите ко мне, пообщаемся. Консультации совсем недорого, двести гривен в час. Проблемы в личной жизни, взаимоотношениях, профориентации. Возьмите визитку. Офис неподалеку от метро. Всего хорошего!».

«ГДЕ В КИЕВЕ ПОПЛЯСАТЬ

Воскресенье. Метро еще малолюдно, погода дрянная. Валит последний (дай бог!) в этом году мокрый снег, гололедица, серый день – самое время отсыпаться перед трудовой неделей, заниматься сексом, завтракать, снова заниматься сексом, затем в обнимку с любимым или любимой смотреть бредовые шоу по ящику.

Сегодняшнее утро для этого – идеально.

Но подземка меня уже привезла на нужную станцию – станцию метро «Университет», я выхожу из вагона и направляюсь к эскалатору.

Неподалеку от станции расположен Владимирский собор – знатный, важный, всегда полный туристов и паломников. Первые идут за гениальными фресками Васнецова, вторые – на поклон мощам святой Варвары. В округе станции расположены сразу несколько университетов (включая тот самый – Красный), благодаря которым этот район так и называется – университетским. Соответственно здесь всегда очень многолюдно и шумно. Но сегодня, в это скверное мартовское воскресное утро, как и в вагоне метро, людей пока негусто.

Я в полудреме. Вдруг слышу, как где-то спереди на эскалаторе сонное пространство разрывает звук гитарных струн и молодой нахальный голос, звучащий еще немного по-мальчишески, начинает петь: «…люди ночами делают новых людей… ла-ла-ла… Люди кричат, задыхаясь от счастья, и дышат так быстро и стонут так часто, и с каждой минутой двигаются быстрей… ла-ла-ла… Ведь людям так нравится делать новых людей!..»

Присматриваюсь: через несколько пролетов от меня стоит группа студентов не старше двадцати, в руках одного вихрастого парня гитара – он рвет струны и запевает. Четверо других вторят ему нестройным хором, и только к концу куплета наконец прилаживаются к ритму песни и друг другу. Парни либо куролесили всю ночь и теперь разъезжаются по домам, либо намереваются покуролесить с самого утра и теперь вот создают себе соответствующее настроение.

Я замечаю, как неуместная молодцеватая песня, прорывая пространство и перекатываясь эхом в тоннеле эскалатора, эти четверо парнишек, почти еще детей, их задор и энергия, вызывают у редких пассажиров невольные улыбки. Ритм песни и незатейливые обнажающие слова действуют не хуже кофейного душа: сонливость у едущих куда-то девается, а парочка впереди меня даже начинает приплясывать в такт и целоваться. На противоположной стороне, на эскалаторе, опускающемся к вагонам, парень, услыхав песню, начинает громко хлопать в ладоши и вслух подпевать: «…людям так нравится делать новых людей!..», усиливая общее приподнятое настроение.

Среди поднимающихся на поверхность я также замечаю высокую фигуру в черной шапке, из-под которой выбиваются длинные кучерявые волосы; фигура одета в черное длинное платье, а на животе висит огромный крест – батюшка из Владимирского собора.

И он также, слушая песню, покачивается ей в такт и улыбается!..»