Барабанщик кидается к нему, но сверток у всех на глазах повис в небе белой тучкой.

Белый Барабанщик. Что ты наделал?

Чинчибирин. Я не знал, что она – тучка!

Белый Барабанщик. Лучше б я не давал ее тебе!.. (Мечется.)

Тучка плывет в небе.

Гуакамайо(ликует). Чин-чин-чин-чибирин! Чин-чин-чи-чи-бирин! Чинчибирин-чин-чин!

Белый Барабанщик. Где барабан? Барабан!

Сильный ветер.

Чинчибирин. Она сказала, чтоб мы не дрались! (Пытается удержать

Барабанщика, который уже поднял палочки.) Не время драться… Надо спасти… Оставь… Не бей в барабан… такие уж они, попугаи: перья – что самоцветы, а сердце – черное.

Белый Барабанщик. Пусти… пусти мои руки… Я должен барабанить… Прогремит буря, хлынет дождь, мы спасем Бабку, и пускай тогда посмеется этот проклятый попугай.

Красный занавес цвета заката, волшебного цвета заката. Величественно, как жрец, Кукулькан снимает желтые одежды. Проходит отряд воинов. Лица их, руки, ноги окрашены красным соком; на голове у них алые перья, в ушах вместо серег – красные птички или багряные цветы. Одежда, обувь, щиты, луки, стрелы всех оттенков красного, от неяркого цвета обожженной глины до ярко-алого цвета свежей крови. Воины идут бесконечной вереницей. Облачившись в красное, Кукулькан встает перед багровой завесой цвета заката, и под громкие крики начинается битва. Вначале кажется, что воины не сражаются, а торгуют – они встают на одно колено, что-то предлагают, настаивают. Потом, поднявшись, идут на приступ под гром барабанов и труб.

Хор(медленно). Из каких темных недр вырываются искры разрушенья? Удушье и дым рвутся из раненого лона! Мало тебе, что я вдохнул твой запах и вонзил твою стрелу в свое сердце? Чем оно пахнет? Скажи, чем оно пахнет, ведь иволга молчит! Завтра будет поздно! Иссохнет мой слух. Скажи, как пахнет сердце, прежде чем земля станет мне небом и мое пронзенное сердце лопнет, как порванный мячик.

Вместе со всеми в занавес стреляют Кукулькан и Чинчибирин.

Чинчибирин(останавливается). После победы, воины, мы разожжем костер, золотое гнездо, обитель ос, чьи крылья потеют солнцем, горечью меда! Осы украли глаза у цветов, и цветы слепнут! Слепнут цветы! Вот мы и воюем, мстим за слепые цветы! Золотые осы украли глаза, унесли в соты света. Сотни и тысячи кур лишатся перьев, чтоб мы отдохнули от битвы на мягких ложах.

Хор(медленно). Мы отдохнем, попируем на вражьих трупах! Шесть дней и двадцать дней назад мы были друзьями, мы узнали их запах, они знали наш. Ветер носил к нам их волосы, благоуханные травы, и наши стопы попирали пену плевков, и зубы наши желтели от их табака!

Красные стрелы осыпают красный занавес. Грохот закатной битвы громче рева труб, от треска барабанов, черепашьих щитов и тяжелых камней.

Хор(медленно). Мы отдохнем, попируем на вражьих трупах! Шесть дней и двадцать дней мы были друзьями, а сегодня мы возляжем на них или они на нас, как враги! Нет нам покоя, пока на щиты не лягут головы без тел или тела без голов! Воины, слушайте, воины! Мы жили в мире, ибо наши предки клали сто раз в сто лет вражьи головы и вражьи трупы на свои щиты!

Стрелы дождем падают на занавес. Воины стреляют почти одновременно. Стреляет и Кукулькан. Все пляшут под оглушительный рев труб, грохот камней и барабанов. У самого занавеса загорается ритуальный костер. Он пылает. Воины, вслед за Кукульканом, то отступают от пламени, то приближаются. Сыплются стрелы, летят из пращей камни. Крики радости, гнева, битвы, победы.

Чинчибирин(останавливается и кричит, задыхаясь). Воины, корень битвы – - в дыханье стрелка! Как прекрасно сразиться словом за то, что можно нащупать острым лезвием взгляда в глазах врага и в его каменной груди. Вражий взгляд ранил меня глубже, чем каменный нож. Кровь моя была птицей… (Падает, встает.) Как тяжко раненое тело… не оставь меня так, привяжи покрепче, чтобы я не улетел в пламя – оно меня зовет!

Все пляшут. Кругом убитые и раненые. Одни воины падают, другие скачут через трупы. Битва угасает с последним лучом солнца. Кукулькан пускает последнюю стрелу и уходит. Чинчибирин лежит среди раненых и мертвых.

Чинчибирин(глухо). Кровь моя была птицей… Она летела во мне, и я летел… как тяжко тело воина… который… который с ней расстается… Не оставь меня так, привяжи покрепче, чтобы я не улетел в пламя…

Гуакамайо(входит медленным, похоронным шагом. Перья, упавшие на глаза, придают ему задумчивость; кажется, что он, хмуря брови, хочет получше разглядеть поле битвы. Он идет среди воинов, всматриваясь в лица. Видит неподвижного Чинчибирина, склоняется к нему, слушает дыханье и радостно хлопает крыльями). Уак-уак! Уак-уак! (Кружится, хлопая крыльями, у тела Чинчибирина.)… бирин, квак, Чинчибирин, квак, Ринчинчибирин, квак, квак!.. Чин! Чин! Чин! Чинчибирин! Чин! Чин! Чин! Чинчибирин! Чин! Чин! Чин! Чинчибирин! Чин! Чин! Чин! Чинчибирин! (Он квакает и причитает, топчась у тела. Вдруг останавливается, идет к костру.) Чин! Чин! Чинчибирин! Чин! Чин! Чинчибирин! Чин! Чин! Чинчибирин! (Подойдя к костру, поворачивается к зрителям спиной и закрывает пламя крыльями.)

Чинчибирин(пытается встать, но не может поднять голову). Враги возлягут на наших спинах! Мы будем служить им, они возьмут наших женщин, наши камни, наши перья, нашу жатву! (Видит Гуакамайо и принимает его в сумерках за многоцветную радугу.) Вот и радуга покрыла крыльями костер битвы! От этого костра не остается пепла. Радуга встает в небе, и нет в ней стрелы, отнявшей у нас жизнь. Я вижу, в многоцветные врата входят павшие воины! Что думает радуга о наших врагах? Любит ли она тех, кто почил на наших щитах, на наших обезглавленных трупах? На их спине она встала!