рез чтение. Сам смысл сакральности вышел из таинственной недоступно-

сти и непостижимости и перешел в сферу языка и слова.

Возникшая в Европе Нового времени религиозная санкция на чте-

ние подстегнула развитие массового образования. Читать теперь мог и

должен был не только тот, кто связан с управлением большим хозяй-

ством, но и благочестивый мирянин. Массовый спрос обусловил чувстви-

тельность к цене и запустил процесс индустриализации книгоиздания. К

середине 19-го века книги стало уже не только можно, но и необходимо

читать любому уважающему себя бюргеру, ибо оказалось, что они акку-

мулируют в себе значительную информацию и необходимы для осущест-

вения обычной, повседневной коммуникации. Но и процесс писания по-

степенно все глубже переориентируется с интереса автора на интерес чи-

тателя: пишут только то, что будет опубликовано и потом прочитано. Ав-

торство как предприятие становится рентабельной экономической акци-

ей: труд по созданию пользующегося спросом произведения будет окуп-

лен и сторицей вознагражден. Этот процесс сопровождается развитием

массовой периодической печати. «Литературизация» населения и соот-

ветственно массовость литературы повышают образовательный стандарт

нации, но в каком-то смысле понижают порог понимания и культурного

уровня самой литературы.

Если письмо долгое время служило сохранению и комментированию

текстов, т.е. использовалось как функция социальной памяти, то массо-

вое книгопечатание, по мнению Лумана, меняет функциональное назна-

чение письма. Книги начинают выполнять маргинальные прежде для

письма функции – развлечения, отдыха, обмена опытом. Воспроизведе-

ние на письме живой коммуникации создает литературу, роман. Старый

тип мемориального чтения, чтения для воспоминания важных истин са-

кральных текстов, сменяется новым, экстенсивным, который ищет в мате-

риале для чтения новой информации. На месте привычки повторять

158

текст, возникает потребность сравнивать разные тексты: текст должен

быть интересным.302

Преимущества письменной формы коммуникации перед устной до-

ходят до того, что интеракционные, зрительные формы, такие, как театр, в определенной степени поглощаются литературной формой драмы. Если

эпохе Платона была свойственна убежденность в превосходстве «неписа-

ного» учения, живого слова перед мертвым текстом, то в Новое время, напротив, признание и влияние, популярность и авторитет автора стали

определяться по преимуществу тиражами и количеством написанного. Ав-

торство – в его социальном аспекте – не является больше атрибутом ин-

дивидуальной творческой деятельности, становясь делом продвижения на

рынке, имеющим количественное выражение. Сама публичность в каком-

то смысле превращается в количественную функцию тиражей –в сфере

периодической печати, предложения на книготорговом рынке или в фор-

ме публикаций для узких кругов специалистов.

Все это ведет к глубинному воздействию на понимание коммуника-

ции. «А понимание коммуникации, - подчеркивает Луман, - является по-

ниманием общества».303 Исчезает представление, что коммуникация яв-

ляется интеракцией, ибо письменная коммуникация не обязательно ин-

терактивна. Представление о взаимном дисциплинировании коммуника-

ции в рамках интеракционной модели устной речи постепенно заменяется

представлением о правилах разума, которое затем, начиная с эпохи Про-

свещения, - обобщается, становясь доминантой, в понятии о человеке.304

Массовая печать непосредственно воздействует на понимание иден-

тичности пишущего, на само понятие авторства. В авторе исчезает физи-

ческая идентичность пишущего. Даже если, - в отличие от традиций са-

кральной письменности, - современная литература требует обязательной

персональной привязки и социальных координат текста, создатель текста

выступает нелегитимным участником коммуникации. Он терпится только