скажешь «чур, я в домике!», и никто не переступит!

— Вот это да! Вот, блин, спасибо, блин с компотом! — Загрибука расцвёл.

— Ну всё, давай, догоняй своих! А то у нас тут, сам понимаешь, одна нога вроде и здесь, а

другая уже там! — Стрелочник мягко подтолкнул его к порогу.

— До свидания! Спасибо! — Загрибука, улыбаясь, шагнул в темноту.

Настал черёд Башкирского Кота. Тот подошёл к ангелу и присел у ног:

— Ты только крррыльями не маши, как давеча, а то в носу щекочет потом долго!

Ангел улыбнулся, а кот немного тоскливо поднял на него большущие лиловые глаза:

— Ну что, когда теперь опять свидимся-то, начальник?

— Дык вот с родителями и заходи, аки давеча, — ангел приблизил к кошачьим усам мутные

линзы. — Маме передай, чтоб не забывали меня навещать! А то придёшь как всегда, второпях…

Чаю попил и бежать. Ну где это видано? Маманя тут твоя искала тебя. Говорит, дебоширишь,

домой не являешься. Тревожится. Вай, нехорошо, ара-джан!

— Типа, дела, понимаешь, дела, дядь Гаврила, — Башкирский Кот поковырял пол когтём.

— Да знаю я все ваши дела! И кончай мне линолеум портить! А то наставил тут иероглифов,

нехай наступит кто, да зашвырнёт куда! — улыбнулся ангел. — Эх, молодёжь! Ладно, заходи

давай почаще, поболтать есть о чём.

— Договорились! Ауфидерзейн, герр начальник! — Башкирец обмахнул себя хвостом и стёрся

из видимости.

— Да вот ещё что… — спохватился вдогонку Белочкин. — Вы там родственников моих двух

встретите на сходке одной, дык привет передайте и ушами не хлопайте!

— Гут-гут! — донеслось из темноты. — Не волнуйся, всё будет хорррошо!

— Всё хорошо тогда, когда есть куда вернуться из этого самого «хорошо»! — задумчиво

произнёс вслед Белочкин и с чувством хрустнул материлизовавшейся из воздуха печенюшкой.

Ангел прислушался к входной двери, утвердительно хмыкнул. А затем он поднял запястье к

глазам и крутанул стрелки на часах так, что те аж взвизгнули и полетели по кругу вперёд. И пока

они крутились, Стрелочник снял свои очки, взглянул вслед гостям ртутно-чёрными глазами и

прочертил что-то пальцем в тёмном проёме комнаты, в которую только что их проводил.

Прокашлявшись, Белочкин произнёс запирающее заклятие на случай внезапных расстройств

кишечника и замуровывания промежмировых дверей:

Кляну нелепо волчий склеп,

Гутарю всё, шо самолезет!

Мышой не вытащится реп,

11

3

Стенодверьми накосорезит!

Постоял немного, подумал и хмыкнул:

— А чё? Сойдёт! Мутабор в мою скатёрку! Как говорил мой знакомый батюшка Никола, в мире

нет таких правил, чтоб стихи были с рифмой! — и он щёлкнул пальцами. Лампочка в коридоре

послушно мигнула.

И тут раздался длинный дребезжащий звонок в дверь. И ведь не утих, зараза, а стал и дальше

трезвонить, аки пожарная сирена.

— Опаньки! А вот и гости пожаловали!

И ангел поспешил открывать, напяливая по ходу на нос свои мутные очки и попутно подводя

стрелки на два часа назад.

Дедушка Мытут, или «Осторожно, двери открываются, следующая станция —

бесконечная!»

Выключатель щёлкнул сам собой. И стало светло. Но не так, чтобы очень. Слипер в

одиночестве стояла на крыше высотного дома. На ней были всё те же синие майка и шорты.

Рюкзак послушно болтался за спиной. Небоскрёб, как ему и положено, скрёб небо. А оно было

сиреневое и глубокое. Молнии чертили в нём тропинки. Шла гроза. Сам домище стоял посреди

океана. В том, что это именно океан, Слипер ни секунды не сомневалась. Волны были такими, как

им и положено быть в океане. То бишь серыми, плавными и бескрайними. Но самым главным во

всём этом пейзаже было солнце. Оно казалось огромным, тёмно-красного цвета, очень низко

висящим над горизонтом. И солнце неуклонно падало, приобретая коричневые оттенки. Кровь

небес затопила собой всё. И вот уже не только облака, но и море, и сама сиреневая синь в зените

над головой окрасились в томатную пасту четвёртой отрицательной группы. Небоскрёб казался

очень высоким, одиноким торчащим пальцем, подпирающим из воды крышу небесного потолка.