в эту пору года, оставили только изящную «скальповую прядь» па макушке, хотя едва ли бы она сохранилась, если бы в этом случае обратились за советом к самому док¬ тору Бату. На оголенное темя был наложен толстый слой краски. Затейливый рисунок, тоже в красках, вился и по лицу, придав проницательному взгляду глаз выраже- нпе затаенного коварства, а педантическую складку рта превратив в угрюмую гримасу чернокнижника. Доктор был раздет до пояса, ио для защиты от холода ему на плечи накинули плащ из дубленых оленьих шкур в замыслова¬ тых узорах. Точно в издевку над его родом занятий, все¬ возможные жабы, лягушки, ящерицы, бабочки и прочее, все должным образом препарированные, чтобы со време¬ нем занять свое место в его домашней коллекции, были прицеплены к одинокой пряди на его голове, к его ушам н другим наиболее заметным частям его тела. Однако этот причудливый наряд показался зрителям не так смешон, как жуток. К тому же грозные предчувствия придали чер¬ там Овида сугубую строгость и вызывали у него смятение ума, отражавшееся в глазах. Ибо он’видел свое достоин¬ ство попранным, а себя самого ведомым, как он полагал, на заклание в жертву некоему языческому божеству. Пусть читатели явственно представят себе этот образ, и им понятен будет ужас, объявший людей, заранее готовых преклониться перед своим пленником как перед могущест¬ венным слугой злого духа. Уюча провел Азинуса прямо в середину круга и, оста¬ вив там их обоих (ноги натуралиста были так крепко при¬ вязаны к животному, что осел и его хозяин превратились, можно сказать, в единое целое, являя собою в классе мле¬ копитающих некий новый отряд), отошел на свое место, оглядываясь на «колдуна» с тупым любопытством и подо¬ бострастным восторгом. Зрители и предмет их созерцания были, казалось, оди¬ наково удивлены. Если тетоны взирали на таинственные атрибуты «колдуна» с почтением и страхом, то и доктор Бат озирался по сторонам с тем же смешением необычных эмоций, среди которых, однако, страх занимал едва ли не первое место. Его глаза, в эту минуту получившие стран¬ ную способность видеть все увеличенным, казалось, оста¬ навливались не на одном, а сразу на нескольких темных, неподвижных, свирепых лицах, но ни в одном не находи¬ ли хотя бы проблеска приязни или сострадания. Наконец 326

его блуждающий взор упал на печальное и благооб¬ разное лицо траппера. С Гектором в ногах старик стоял у края круга, опершись на ружье, которое ему возвратили как признанному другу вождя, и раздумывал о скорбных событиях, каких можно было ожидать после совета, от¬ меченного столь важными и столь необычными церемо¬ ниями. — Почтенный венатор, пли охотник, или траппер,-- сокрушенно сказал Овид,— я чрезвычайно рад, встречая вас здесь. Я боюсь, что драгоценное время, назначенное мне для завершения великого труда, близится к непредви¬ денному концу, и я желал бы передать свою духовную ношу человеку хотя и не принадлежащему к деятелям науки, но все же обладающему крохами знания, какие по¬ лучают даже самые ничтожные дети цивилизованного мира. Ученые общества всего света несомненно станут на¬ водить справки о моей судьбе и, возможно, снарядят экс¬ педиции в эти края, чтобы рассеять все сомнения, какие могут возникнуть по этому столь важному вопросу. Я по¬ читаю за счастье, что кто-то говорящий со мной на одном языке присутствует здесь и сохранит память о моем конце. 327

Вы расскажете людям, что, прожив деятельную и славную жизнь, я умер мучеником науки и жертвой духовной тем¬ ноты. Так как я надеюсь, что в последние мои минуты буду неколебимо спокоен и полон возвышенных мыслей, то, если вы еще и сообщите кое-что о том, с какою твер¬ достью, с каким достоинством ученого я встретил смерть, это, возможно, поощрит будущих ревнителей науки на со¬ искание той же славы и несомненно не будет никому в обиду. А теперь, друг траппер, отдавая долг человеческой природе, я в заключение спрошу: вся ли надежда для меня потеряна или все-таяи можно какими-то средствами вырвать из когтей невежества сокровищницу ценных све¬ дений и сохранить ее для не написанных еще страниц естественной истории? Старик внимательно выслушал этот печальный призыв и, прежде чем ответить, казалось обдумал заданный ему вопрос со всех сторон. — Я так понимаю, друг доктор,— заговорил он веско,— ваш случай как раз такой, когда для человека шансы па жизнь и на смерть зависят только лишь от воли провиде¬ ния, которому благоугодно изъявить ее через безбожные выдумки хитрого индейского ума. Впрочем, чем бы ни кон¬ чилось дело, я не вижу тут особенной разницы, так как ни для кого, кроме вас самих, не имеет большого значения, останетесь вы живы или же умрете. — Как! Сокрушают краеугольный камень здания науки, а вы полагаете это маловажным для современни¬ ков и для потомства?— перебил его Овид.— И замечу вам, мой отягченный годами коллега,— добавил он с укориз¬ ной,— когда человека волнует вопрос о собственном су¬ ществовании, то это отнюдь не праздная забота, хотя бы ее и оттеснили на задний план интересы более широкого порядка и филантропические чувства. — Я так сужу,— снова начал траппер, и наполовину не поняв тех тонкостей, которыми его ученый сотоварищ постарался, как всегда, расцветить свою речь,— каждому только раз дано родиться и только раз умереть — собаке и оленю, индейцу и белому. И не вправе человек ускорить смерть, как он не властен задержать рождение. Но я не скажу, что невозможно что-то сделать самому, чтобы от¬ далить хотя бы ненадолго свой последний час; а потому каждый вправе поставить перед собственной мудростью вопрос: как далеко он готов пойти и сколько он согласен 328

вытерпеть страданий, чтобы продлить свою жизнь, и без того уже, быть может, слишком затянувшуюся? Не одна тяжелая зима, не одно палящее лето прошло с той поры, когда я еще метался туда и сюда, чтобы добавить лишний час к восьми десяткам прожитых годов. Пусть прозвучит мое имя — я всегда готов отозваться, как солдат на вечер¬ ней перекличке. Я думаю так: если вашу судьбу решать индейцам, то пощады не будет. Верховному вождю тето- иов нужна ваша смерть, и он так поведет свое племя, чтобы оно никого из вас не пощадило; и не очень я пола¬ гаюсь на его показную любовь ко мне; а потому следует подумать, готовы ли вы к такому странствию; и если го¬ товы, то не лучше ли будет отправиться в него сейчас, чем в другое время? Если бы спросили мое мнение, я, пожа¬ луй, высказался бы в вашу пользу: то есть, я думаю, ваша жизнь была достаточно хорошей — в том смысле, что вы не причиняли никому больших обид, хотя из честности должен добавить: если вы подведете итог всему, что вами сделано, то получится самая малость, такая, что и гово¬ рить о ней не стоит. Выслушав это. столь для него безнадежное суждение, Овид остановил печальный взор на философски спокой¬ ном лице траппера и откашлялся, чтобы как-то прикрыть порожденное отчаяньем смятение мыслей. Ибо даже в са¬ мых крайних обстоятельствах жалкую природу человека редко покидает последний остаток гордости. — Я думаю, почтенный охотник,— возразил он,— что, всесторонне рассмотрев вопрос и признав справедливость вашего воззрения, самым верным будет сделать вывод, что я плохо подготовлен к столь поспешному отбытию в последний путь; а потому нам следует принять какие-то предупредительные меры. — Если так,— сказал осмотрительный траппер,— я сделаю для вас то же, что стал бы делать для самого себя; но, поскольку время для вас уже пошло под уклон, я вам советую скорее приготовиться к своей судьбе, потому что может так случиться, что ваше имя выкликнут, а вы так же мало будете готовы отозваться на призыв, как и сей¬ час. С этим дружеским назиданием старик отступил и вер¬ нулся в круг, обдумывая, что предпринять ему дальше. Трудно было бы сказать, что в нем сейчас преобладало: энергия и решимость или кроткая покорность судьбе. 329

Воспитанные всем укладом его жизни и прирожденной скромностью, они причудливо соединились, чтобы лечь в основу этого необычайного характера. Глава XXVIII Колдунью эту в Смитфильде сожгут, А вас троих на виселицу вздернут. Шекспир, «Король Генрих VI» Сиу с похвальным терпением ждали конца приведен¬ ного выше диалога. Большинство сдерживалось, испыты¬ вая тайный трепет перед непостижимым Овидом. И только некоторые вожди, более умные, с радостью воспользова¬ лись передышкой, чтобы собраться с мыслями перед неиз¬ бежной схваткой. Матори же, далекий от того и от дру¬ гого, был доволен, что может показать трапперу, насколько он считается с его прихотями; и, когда старик оборвал на¬ конец разговор, вождь бросил на него взгляд, вырази¬ тельно напомнивший, что переводчик должен оценить такое снисхождение. Воцарилась глубокая тишина. Затем Матори встал, собираясь, видимо, заговорить. Приняв позу, полную достоинства, он внимательно и сурово огля¬ дел собравшихся. Однако выражение его лица менялось, по мере того как он переводил взгляд с приверженцев на противников. На первых он смотрел хотя и строго, но не грозно, вторым же этот взгляд, казалось, обещал всяческие беды, если они посмеют пойти наперекор могучему вождю. Но и в час торжества благоразумие и хитрость не по¬ кинули тетона. Бросив вызов всему племени и тем самым утвердив свое право на главенство, он был как будто удов¬ летворен, и взор его смягчился. Только тогда среди мерт¬ вой тишины вождь наконец заговорил, меняя свой голос в соответствии с тем, о чем вел он речь и к каким прибе¬ гал красноречивым сравнениям. — Кто есть сиу? — начал он размеренно.— Он вла¬ ститель прерии и хозяин над всеми ее зверями. Рыбы реки с замутненными водами знают его и приходят на его зов. В совете он лиса, взором — орел, в битве — мед¬ ведь. Дакота — мужчина! — Выждав, пока не улеглись одобрительные возгласы, которыми соплеменники встре¬ ззи

тили столь лестное для них определение, вождь продол¬ жал:— А кто такой иауни? Вор, крадущий только у жен¬ щин; краснокожий, лишенный доблести; охотник, выклян¬ чивающий у других свою оленину. В совете он белка, что скачет с ветки на ветку; он сова, что кружит над пре¬ рией ночью; а в битве он — длинноногий лось. Пауни — женщина. Он снова умолк, потому что из нескольких глоток выр¬ вался вопль восторга, и толпа потребовала, чтобы презри¬ тельные слова были переведены тому, против кого была направлена их жалящая насмешка. Прочитав приказ во взгляде Матори, траппер подчинился. Твердое Сердце не¬ возмутимо выслушал старика и, очевидно заключив, что еще не настал его черед говорить, снова устремил взор в пустынную даль. Матори внимательно наблюдал за плен¬ ником, и его глаза отразили неугасимую ненависть, пита¬ емую им к единственному в прериях вождю, чья слава превосходила его собственную. Его снедала досада, что не удалось задеть соперника — и кого? — мальчишку! Однако он поспешил перейти к тому, что, как ему пред¬ ставлялось, вернее должно было возбудить злобу сопле¬ менников и толкнуть их на выполнение его жестокого замысла. — Если бы землю переполнили ни к чему не пригод¬ ные крысы,— сказал он,— на ней не стало бы места для бизонов, которые кормят и одевают индейца. Если пре¬ рию переполнят пауни, на ней не будет места, куда могла бы ступить нога дакоты. Волк-пауни— крыса, сиу — могучий бизоп. Так пусть же бизоны растопчут крыс и расчистят себе место. Братья, к вам обращался с речью малый ребенок. Он сказал, что волосы его не поседели, а замерзли; что трава не растет на том месте, где умер бледнолицый! А знает он цвет крови Большого Ножа? Нет! Мне ведомо, что не знает; он никогда не видел ее. Кто из дакотов, кроме Матори, сразил хоть одного блед¬ нолицего? Никто. Но Матори должен молчать. Когда он говорит, все тетоны закрывают уши. Скальпы над его жилищем добыты женщинами. Их добыл Матори, а он — женщина. Его губы немы. Он ждет празднества, чтобы запеть среди девушек! Эти слова, полные притворного самоуничижения, встретил шумный ропот, но вождь, не слушая, вернулся на свое место, точно и впрямь решил больше не говорить. 331

Ропот, однако, возрастал, постепенно охватив все собра¬ ние; казалось, в совете вот-вот начнется разброд и смяте¬ ние. И тогда Матори выпрямился во весь рост и стал продолжать свою речь, на этот раз разразившись ярост¬ ным потоком обличений, как воин, жаждущий мести. — Пусть мои молодые воины пойдут искать Тетао! — восклицал он.— Они найдут его продымленный скальп над очагом пауни. Где сын Боречины? Его кости белее, чем лица его убийц. Спит ли Маха в своем жилище? Вы знаете, что прошло уже много лун, как он отправился в блаженные прерии. О, если бы он был здесь и сказал бы нам, какого цвета была рука, снявшая с него скальп! Так хитрый вождь говорил еще долго, перечисляя имена вопиов, которые встретили смерть кто в битвах с пауни, кто в пограничных схватках между сиу и теми белыми, что по духовному развитию недалеко ушли от ди¬ карей. Он не давал им времени вспомнить достоинства, а вернее сказать — недостатки отдельных воинов, которых он называл, продолжая быстро перечислять все новые имена; однако так умело подбирал он примеры, так были горячи его призывы, которым его звучный голос прида¬ вал особую силу, что каждый из них будил отклик в груди того или другого слушателя. И вот, когда красноречие вождя достигло еще небыва¬ лого жара, в середину круга вышел глубокий старец, с трудом передвигавший ноги под бременем лет, и стал прямо перед говорившим. Чуткое ухо могло бы уловить, как оратор чуть запнулся, когда его пламенный взгляд впервые упал на неожиданно возникшую перед ним фи¬ гуру; но изменение тона было так незначительно, что только тот и мог его заметить, кому хорошо были изве¬ стны отношения между ними двумя. Этот старец некогда славился красотол и стройностью, а его глаза — орлиным взором, неотразимым и пронизывающим. Но теперь его кожа сморщилась, а лицо было изрезано множеством шрамов — из-за них-то полвека назад он и получил от ка¬ надских французов прозвище, которое носили столь мно¬ гие пз славных героев Франции и которое затем вошло в язык дикого племени сиу, так как оно отлично выра¬ жало заслуги храброго воина. Шепот: «Ле Балафре!» \ 1 Ь<? Ьа1аГгё означает по-фрапцупски «покрытый шрахмами». 332

пронесшийся в толпе при появлении старца, не только выдал его имя и всеобщее к нему уважение, но и позво¬ лил догадаться, что его приход был из ряда вой выходя¬ щим событием. Старец, однако, стоял молча и недвижно, а потому волнение быстро улеглось; все взоры вновь об¬ ратились на оратора, все уши вновь впивали отраву его одурманивающих призывов. Лица слушателей все явственней отражали успех Ма¬ тори. Скоро в угрюмых глазах большинства воинов зажегся злобный, мстительный огонь, а каждый новый хитрый довод за то, чтобы уничтожить врагов, встречался все менее сдержанным одобрением. Окончательно покорив толпу, тетон коротко воззвал к гордости и доблести своих соплеменников и внезапно снова сел. Замечательное красноречие вождя было вознаграждено бурей восторженных криков, среди которых вдруг по¬ слышался глухой, дрожащий голос, словно исходивший из самых глубин человеческой груди и набиравший силу и звучность по мере того, как он доходил до слуха собрав¬ шихся. Наступила торжественная тишина, и только те¬ перь толпа заметила, что губы древнего старца шевелятся. — Дни Ле Балафре близятся к концу,— таковы были первые внятные слова.— Он как бизон, чья шерсть уже не растет. Скоро он покинет свое жилище и пойдет искать другое, вдали от селений сиу. А потому он будет говорить не ради себя, а ради тех, кого он оставляет здесь. Слова его — как плод на дереве, зрелый и достойный стать по¬ дарком вождям. Много раз земля покрывалась снегом, с тех пор как Ле Балафре перестал выходить на тропу войны. Кровь его когда-то была очень горячей, но она успела остыть. Ваконда более не посылает ему снов о битвах, и он видит, что жить в мире лучше, чем воевать. Братья, одна моя нога уже сделала шаг к полям счастли¬ вой охоты, скоро сделает шаг другая, и тогда старый вождь разыщет следы мокасин своего отца, чтобы ие сбиться с пути и явиться на суд Владыки Жизни по той же тропе, по какой уже прошло столько славных индей¬ цев. Но кто пойдет по его следу? У Ле Балафре нет сыновей. Старший отбил слишком много коней у пауни; кости младшего обглодали собаки конзов! Ле Балафре пришел искать молодое плечо, на которое он мог бы опе¬ реться, пришел найти себе сына, чтобы, уйдя, не оставить свое жилище пустым. Тачичена, Быстрая Лань тетонов,