— Ну и глупо, милочка, очень даже глупо! Бедный капитан дорого поплатился за свою ошибку и достоин жалости. — Смотри, кузина, жалость сродни многим другим нежным чувствам. Впустив ее, ты, того и гляди, откроешь двери всему семейству. — В том-то и разница, Сесилия, ты уважаешь майора Линкольна, и потому готова восхищаться Хау й всеми его приспешниками, а я могу жалеть человека и все же оставаться непреклонной. Le bon temps viendra1. — Никогда! — с жаром прервала ее Агнеса, не заме¬ чая, что выдает себя с головой. — Никогда, во всяком слу¬ чае — пока на нем красный мундир! Сесилия улыбнулась и, не сказав больше ни слова, ушла к себе. Такие небольшие перепалки, приперченные неукроти¬ мым нравом Агнесы, повторялись довольно часто, несмотря на то, что взор ее кузины день ото дня становился все задумчивее, а равнодушие, с которым она слушала, все заметнее. Тем временем осада, хотя она и велась с большим тща¬ нием, по существу сводилась только к блокаде. Тысячи американцев расположились в окрестных селе^ ниях, и сильные отряды были размещены возле батарей, господствующих над подступами к городу. Хотя вооруже¬ ние их значительно пополнилось после захвата нескольких судов с военными грузами, а также капитуляции двух сильных фортов на канадской границе, все же оно было еще слишком скудно, чтобы расходовать его с расточитель¬ ностью, необходимой для решительного штурма. Впрочем, такая сдержанность объяснялась не только недостатком вооружения, но и тем, что колонисты, щадя свое добро, не хотели разрушать город, рассчитывая получить его назад целым и невредимым. С другой стороны, впечатление, произведенное битвой при Банкер-Хилле, было еще слиш¬ ком живо, и английское командование не знало, на что решиться, а это позволяло Вашингтону сковывать превос¬ ходящие силы противника необученной и плохо вооружен¬ ной толпой, которая временами не в состоянии была вы¬ держать даже самую кратковременную схватку* 1 Ничего, солнце еще выглянет (франц.). 226

Однако видимость военных действий неизменно поддер¬ живалась: постреливали пушки, и бывали дни, когда стыч¬ ки аванпостов вызывали бодее длительную и сильную канонаду. Уши дам давно уже привыкли к грохоту залпов, и, так как потери были самые незначительные, да и то лишь на внешних укреплениях, этот грохот никому не внушал особого страха. Так промелькнули две недели, за которые не произошло ни одного события, достаточно примечательного, чтобы о нем стоило рассказать. Как-то утром, уже по прошествии этих двух недель, в дворик особняка миссис Лечмир вка¬ тил капитан Полуорт, проделывая все те удивительные манипуляции, которые в 1775 году считались необходимой принадлежностью лихого возницы. Минуту спустя его де¬ ревянная нога уже стучала по коридору, оповещая о при¬ ближении капитана к гостиной, где его ожидали осталь¬ ные. Когда дверь распахнулась и он показался на пороге, обе кузины стояли, уже закутанные в меха, и их улыбаю¬ щиеся розовые личики выглядывали из-под кружев, а майор Линкольн принимал из рук Мерйтона плащ. — Как, уже в гарнире!—воскликнул добродушный Полуорт, переводя взгляд с одной на другую. — Тем луч¬ ше: пунктуальность — закваска жизни; точные часы нуж¬ ны гостю не менее, чем хозяину, а хозяину—'не менее, чем его повару. Мисс Агнеса, вы просто убийственны сегодня! Если Хау хочет, чтобы его офицеры выполняли свой долг, ему следовало бы запретить вам появляться в его лагере. Глаза мисс Денфорт засверкали, но взгляд ее, случайно упав на деревяшку капитана, тотчас смягчился, и она огра¬ ничилась тем, что с улыбкой заметила: — Пусть ваш генерал лучше поостережется сам — поч¬ ти каждый раз, когда я выхожу из дому, мне приходится наблюдать его слабость. Капитан выразительно пожал плечами и, обернувшись к другу, вполголоса пожаловался: — Вот видишь, майор Линкольн, с тех пор как я вы¬ нужден подавать себя с одной ногой, словно индейку, оставшуюся от вчерашнего обеда, я не могу добиться от мисс Денфорт колкости — она стала кроткой и пресной до невозможности; а ведь я все равно что двузубая вилка, годная только для разделки! Теперь пусть меня хоть на куски режут — мне безразлично, раз она потеряла всю свою остроту. Ну что ж, поехали в церковь? 227

Лайонел, казалось, был смущен и несколько мгновений вертел в руках какой-то листок, прежде чем протянуть его капитану. — Что это такое? — осведомился Полуорт. — «Два офи¬ цера, раненные в недавнем сражении, просят отслужить благодарственный молебен за свое исцеление...» Гм... гм... два?,. Ты, а кто же второй? — Я полагал, что мой друг и школьный товарищ! — Как, я? — воскликнул капитан, невольно поднимая деревянную ногу и разглядывая ее с грустью. — Н-да! И ты думаешь, Лео, я должен быть благодарен за то, что мне оторвало ногу? — Могло быть хуже. — Не знаю, — упрямился Полуорт. — Было бы симме¬ тричнее, если б я сразу лишился обеих. — Ты забываешь о своей матушке, — продолжал Лайо¬ нел, словно не слыша Полуорта. — Я убежден, что ей это будет приятно. Полуорт громко откашлялся, раза два провел рукой по лицу, искоса глянул на свою целую ногу, потом дрогнув¬ шим голосом ответил: — Пожалуй, ты прав: мать не перестанет любить свое дитя, даже если его изрубят в котлету! Прекрасный пол становится сердобольнее, когда перевалит за сорок, а вот девушки —те очень придирчивы к пропорциям и симме¬ трии. — Значит, ты согласен, чтобы Меритон подал записку так, как она написана? Полуорт еще секунду колебался, потом, вспомнив свою матушку в далекой Англии (Лайонел знал, какую струну задеть), расчувствовался: — Конечно, конечно, ведь могло бы быть хуже, как с бедным Деннисом. Ладно уж, подавай от нас обоих! Хоть и трудно, а уж как-нибудь преклоню колено ради такого случая. Как знать, Лео, может быть, когда одна молодая особа увидит, что мое приключение заслуживает благо¬ дарственного молебна, она перестанет считать меня пред¬ метом жалости. Лайонел молча кивнул, а капитан, подойдя к Агнесе, повел ее к саням с подчеркнуто беспечным видом, кото¬ рый, по его представлению, должен был показать девушке его пренебрежение к любым превратностям войны. Сесилия 228

оперлась на руку майора Линкольна и, вскоре все четверо уже сидели в экипаже. До этого дня — второго воскресенья после того, как Лайонел стал выходить, и первого — когда погода позволи¬ ла ему поехать в церковь, — молодому человеку не пред¬ ставлялось случая увидеть изменившийся облик города. Жители мало-помалу покинули Бостон, одни — тайком, другие — по пропускам главнокомандующего, и те немно¬ гие, что еще оставались, составляли незначительное меньшинство по сравнению с английскими солдатами и офицерами. На улице, ведущей к Королевской церкви, толпились военные; стоя кучками, они беспечно смеялись, нимало не смущаясь тем, что их легкомысленная болтовня оскорбляет благочестивых горожан, которые со строгими лицами направлялись в церковь. В самом деле, распущен¬ ные нравы гарнизона до такой степени уничтожили то суровое благочиние, которое всегда отличало Бостон и бы¬ ло постоянным предметом забот и гордости его жителей, что даже рядом с храмом слышались грубые шутки и не¬ пристойный смех балагуров и повес в тот час, когда обычно над всей провинцией воцарялась глубокая тишина, как будто сама Природа замирала, чтобы присоединиться к человеку в хвале творцу. Лайонел с огорчением заметил эту перемену; не ускользнуло от его беспокойного взгляда и то, что их спутницы спрятали лица в муфты, словно заго¬ раживаясь от картины, которая не могла не пробудить еще более тягостные чувства в душах, с детства приученных чтить строгие обычаи своей родины. Когда сани остановились перед церковью, десятки рук протянулись, чтобы помочь дамам перейти полоску зале¬ денелого тротуара от экипажа до дверей храма. Агнеса, поблагодарив, услужливых кавалеров холодным кивком, отвергла их помощь, а одному особенно настойчивому юно¬ ше заметила с тонкой усмешкой: — Мы здешние уроженки и привыкли ходить по льду, хотя иностранцам это может казаться опасным. Затем она проследовала в церковь, не удостаивая бро¬ сить взгляд ни направо, ни налево. Сдержанность Сесилии, державшейся обычно, мягче и любезнее, была тем более заметна. По примеру кузины, она прямо направилась к своему месту с таким неприступ¬ ным видом, что те, кто не прочь был бы завести с ней лег¬ кий светский ра'зговор, не решились даже подойти к ней. 229

Дамы быстро прошли вперед, а Лайонел и Полуорт за¬ мешкались среди толпы офицеров, теснившихся у входа в церковь. Первый прошел вдоль колоннады, обмениваясь со стоявшими там офицерами двумя-тремя вопросами, обычными для военного времени. Тут у какой-нибудь из массивных колонн, с трех сторон обрамлявших здание, сошлись четверо ветеранов, с подобающим глубокомыслием обсуждавших политические новости или дела своего полка, там двое-трое неоперившихся юнцов, украшенных всеми эмблемами своего чина, вставали на пути хорошенькой прихожанки, словно бы платя дань восхищения ее красо¬ те, тогда как на самом деле хотели покрасоваться в своих шитых золотом мундирах. В других кучках, стоявших у входа, одни слушали разглагольствования какого-нибудь присяжного остряка, другие бранили страну, куда их забро-. сила служба, третьи, не скупясь на преувеличения, распи¬ сывали чудеса далеких стран или пережитые опасности. Среди такого многолюдного сборища нетрудно было, однако, обнаружить и людей с более возвышенным обра¬ зом мыслей, державшихся со скромным достоинством, С одним из таких офицеров Лайонел, вступив в разговор, остановился в дальнем конце колоннады. Наконец послы¬ шались торжественные звуки органа, и веселые группки стали распадаться, словно люди вдруг вспомнили, что их сюда привело. Собеседник майора Линкольна покинул его, и он, в свою очередь, двинулся вдоль опустевшей колонна¬ ды к входу, как вдруг у самого его локтя глухой голос гну¬ саво запричитал: — Горе вам, фарисеям, что любите председания в сина¬ гогах и приветствия в народных собраниях!1 Хотя Лайонел не слышал этого голоса с тех пор, как воинственный возглас раздался из рокового редута, он сразу признал его. Обернувшись, он увидел Джэба Прея« Прямой и недвижимый, словно изваяние, Джэб стоял в одной из ниш храма, откуда и вещал, как пророй, обра¬ щающийся к толпе. — Ты уже раз чуть не поплатился жизнью за свои глупости! — воскликнул Лайонел. — Советую тебе более не испытывать наше терпение! Но слова его остались без ответа. Оборванный и гряз¬ ный, с бледным, исхудалым лицом, словно после тяжелой 1 Здесь и далее Джэб цитирует евангелие. 230

болезни, дурачок, казалось, ничего не видел и не слышал вокруг. Уставившись тусклым, бессмысленным взглядом в одну точку, он продолжал гнусавить: — Горе вам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете. — Или ты оглох, безумец? — крикнул Лайонел. В тот же миг взгляд дурачка устремился на него, и майор Линкольн почувствовал, как по его спине поползли мурашки: он увидел проблеск сознания, внезапно озарив¬ ший лицо слабоумного, когда тот продолжал тем же зло¬ вещим тоном: — Кто скажет брату своему «рака» 1, подлежит сине¬ дриону2, а кто скажет «безумный», подлежит геенне огненной. Пока дурачок произносил эту страшную угрозу, Лайо¬ нел словно окаменел, пораженный его видом. Но затем, опомнившись, легонько похлопал юношу тростью по ноге и велел ему спуститься из ниши. — Джэб пророк, — ответил тот, но глаза его опровер¬ гали это утверждение, ибо осмысленное выражение исчез¬ ло, и лицо его опять стало тупым и невыразительным, как у всех слабоумных, — пророка бить грех. Евреи поби¬ вали своих пророков камнями и колотили. — Ну, так слушай меня, если не хочешь, чтобы тебя поколотили солдаты! Ступай сейчас же отсюда, а после службы приходи ко мне, я дам тебе что-нибудь получше, чем это тряпье. — Разве вы никогда не читали священного писа¬ ния? — ответил Джэб. — Там сказано, что не нужно забо¬ титься ни о пище, ни об одежде. Нэб говорит, что, когда Джэб умрет, он попадет прямо на небо, потому что ему нечего надеть и почти нечего есть. Вот у королей брил¬ лиантовые короны, и одеваются они в золото, а всегда попадают в преисподнюю. Дурачок замолчал и, съежившись в глубине ниши, стал играть пальцами, как дитя, забавляющееся тем, что может шевелить руками как хочет. Лайонел обернулся: ему послышалось позвякивание шпаг и шаги. Большая группа штабных офицеров остановилась возле них, привлеченная их разговором. Среди этих военных Лайонел увидел и двух 1 Рака — пустой человек. 2 Синедрион — верховное судилище. 231

генералов; стоя несколько впереди остальных, они с лю¬ бопытством разглядывали скорчившееся в нише странное существо. Несмотря на неожиданность, Лайоцел не пре¬ минул заметить нахмуренное лицо главнокомандующего, когда из уважения к его чину низко ему поклонился. — Кто этот малый, осмеливающийся осуждать великих мира сего на вечную погибель? — спросил Хау. — И своего государя тоже! — Несчастный идиот, с которым меня свел случай, — ответил майор Линкольн. — Он вряд ли даже отдает себе отчет, что болтает, и тем паче — при ком говорит. — Этим-то басням, которые придумывают наши тайные враги л распространяют невежды, мы и обязаны тем, что верность колоний поколебалась, — сказал британский глав¬ нокомандующий. — Полагаю, вы можете поручиться за благонадежность вашего странного знакомого, майор Лин¬ кольн? Лайонел уже готов был резко ответить, но спутник мрачного главнокомандующего вдруг воскликнул: — Ловкостью крылатого Гермеса клянусь, это тот самый шут, что совершил прыжок с Копс-Хилла, о кото¬ ром я вам уже рассказывал. Я ведь не ошибся, Линкольн? Разве это не крикливый философ, чьи чувства были на¬ столько возвышенны в день битвы на Бриде, что он неволь¬ но воспарил, но, не столь счастливый, как Икар, упал на твердую землю? — Память не изменила вам, сэр, — сказал Лайонел, обмениваясь улыбкой с генералом Бергойиом. — Бедняга по своему недомыслию часто попадает в беду. Бергойн, державший главнокомандующего под руку, сделал шаг вперед, словно считая, что это жалкое суще¬ ство не заслуживает их внимания; на самом же деле он хотел поскорее увести Хау, так как знал склонность своего начальника к крутым мерам и полагал, что сейчас они были бы несвоевременны и даже опасны. Заметив по мрач¬ ному виду Хау, что он колеблется, находчивый генерал сказал: — Несчастный! Его измена была наказана вдвойне: падением с пятидесятифутовой высоты Копс-Хилла и уни¬ жением видеть блестящую победу войск его величества. Я думаю, мы можем простить беднягу. При этом Бергойн продолжал слегка тянуть главно¬ командующего за собой, и Хау бессознательно поддался 232

ему. На его суровом лице даже появилось подобие мрач¬ ной улыбки, когда он, отворачиваясь, сказал: — Присматривайте за своим знакомым, майор Лин¬ кольн, иначе, как ни плохо его положение, оно может стать еще хуже. Подобные речи нетерпимы в осажденном горо¬ де, — кажется, так он у них зовется; ведь мятежники свой сброд величают осаждающей армией, не правда ли? — Они шатаются вокруг наших зимних квартир и пре¬ тендуют на такую честь. — Надо признать, что они отличились на Бридс-Хилле. Оборванцы сражались, как настоящие солдаты. — Отчаянно и даже не без некоторой доли сообрази¬ тельности, — ответил Бергойн, — но, к несчастью для себя, они столкнулись с противником, который сражался лучше и с большим искусством. Но, может быть, войдем? Лицо главнокомандующего совсем прояснилось. — Пойдемте, господа, мы и так запаздываем! — сказал он. — Если мы не поспешим, то не успеем помолиться за короля, не говоря уж о себе. Свита двинулась за ним, но тут позади послышался шум, указывающий на приближение другого важного лица, и под колоннаду вступил генерал Клинтон в сопровожде¬ нии своего штаба. Едва он появился, как довольное выра¬ жение исчезло с лица Хау; он с холодной вежливостью 233