перь такое отвращение, и, как я слышал, служил с честью? — Я исполнил свой долг перед Святым Марком, синьор. Я сражался с нехристями, но к тому времени у меня уже выросла борода и я научился отличать добро от зла. Нет долга, который все мы выполняем с большей охотой, чем защита островов и лагун. — И всех остальных подвластных республике земель. Не следует проводить различие между отдельными вла¬ дениями государства. — Существует мудрость, какой господь просветил ве¬ ликих, скрыв ее от бедных и слабых духом. Я вот никак не могу взять в толк, почему Венеция, город, построен¬ ный на нескольких островах, имеет больше прав владеть Корфу или Кандией, чем турки — нами. — Как! Неужели ты смеешь сомневаться в правах республики на завоеванные ею земли?! А может, и все рыбаки так же дерзко отзываются о славе республики? — Ваша светлость, я плохо понимаю права, которые приобретаются насилием. Господь бог дал нам лагуны, но я не знаю, дал ли он нам еще что-нибудь. Слава, о кото¬ рой вы говорите, может быть, не утруждает плечи сена¬ тора, ио она тяжким бременем давит сердце рыбака. — Дерзкий человек, ты говоришь о том, чего не разу¬ меешь! — К несчастью, синьор, природа не дала силы разума тем, кого она наделила великой силой переносить стра¬ дания. Наступила напряженная тишина. — Ты можешь удалиться, Антонио, — сказал судья, который, по-видимому, председательствовал на этих засе¬ даниях Совета Трех. — Ты никому не скажешь ни слова о том, что здесь происходило, и будешь ждать непрере¬ каемого правосудия Святого Марка, зная, что оно неми¬ нуемо свершится. — Благодарю вас, пресветлый сенатор, и подчиняюсь вашему приказу, но сердце мое переполнено, и я хотел бы сказать несколько слов о своем мальчике, прежде чем покину это высокое общество. — Говори, здесь ты можешь свободно высказать все свои желания и печали, если они у тебя есть. Для Свя¬ того Марка нет большего удовольствия, чем выслушивать желания своих детей. 157

— Я вижу, клевещут на республику те, кто называют ее властителей бессердечными честолюбцами! — восклик¬ нул старик с благородной пылкостью, не обращая внима¬ ния на суровое предостережение, сверкнувшее в глазах Якопо. — Сенаторы тоже люди, среди них есть и дети и отцы, так же как среди нас, жителей лагун! — Говори, но воздержись от мятежных и постыдных речей, — полушепотом предупредил его секретарь. — Про¬ должай. — Мне осталось теперь сказать вам немного, синьоры. Я не привык хвастать своими заслугами перед государ¬ ством, но человеческой скромности приходится иногда уступать место человеческой природе. Вот эти шрамы я получил в дни, которыми гордится Святой Марк, на пере¬ довой галере флота, сражавшегося у Греческих островов. Отец моего дорогого мальчика тогда оплакивал меня так же, как я теперь оплакиваю его сына. Да, хоть и стыдно в этом признаться людям, но сказать правду, разлука с мальчиком заставила меня проливать горькие слезы оди¬ ночества в ночной тьме. Много недель я находился между жизнью и смертью, а когда выздоровел и вернулся к своим сетям и своей ра¬ боте, не стал удерживать сына, которого звала респуб¬ лика. Он пошел вместо меня навстречу нехристям — и не вернулся домой. Эта служба была долгом взрослых, умуд¬ ренных опытом мужей, дурное общество галерных греб¬ цов уже не смогло бы воспитать в них безнравственности. Но, когда в когти дьявола толкают детей, отец ие может не горевать, и — если это слабость, я готов в ней при¬ знаться — у меня теперь нет того мужества и той гордо¬ сти, чтобы послать свое дитя навстречу опасностям войны и влиянию развращенных людей, как в дни, когда дух мой был так же крепок, как мои мускулы. Верните же мне моего мальчика, и до того дня, когда он проводит мое старое тело в песчаную могилу, я сумею с помощью святого Антония внушить ему больше твер¬ дости в любви к добру, научить его жить так, чтобы ни¬ какой предательский ветер соблазна не сбивал его лодку с верного пути. Синьоры, вы богаты, сильны, окружены славой, и, хотя самим вашим знатным происхождением и богатством вы можете быть доставлены перед искуше¬ нием творить зло, вы ничего не знаете о тех испытаниях, каким подвергаются бедняки. Что значит искушения са-? 158

мого святого Антония но сравнению с теми, с которыми сталкивается человек в порочном обществе галерных матросов! И еще, синьоры, — хотя, быть может, это вас рассердит, — я скажу, что если у старика не осталось на свете ни одного близкого человека, которого он мог бы прижать к своей груди, кроме единственного мальчика, то хорошо, если б Святой Марк вспомнил, что даже рыбак с лагун имеет такие же человеческие чувства, как и цар¬ ственный дож. Все это я говорю, благородные синьоры, движимый горем, а не злобой; ведь я только хочу вер¬ нуть свое дитя и умереть в мире и со знатными людьми, и с теми, кто мне ровня. — Можешь идти, — сказал один из Трех. — Еще не все, синьор; я хочу сказать кое-что о тех, кто живет на лагунах и кто громко негодует, когда юно¬ шей загоняют на галеры. — Мы готовы выслушать их мнение. — Благородные синьоры, если б я стал слово в слово повторять все, что они говорят, это было бы оскорби¬ тельно для вашего слуха! Человек остается человеком, лишь пречистая дева и святые принимают поклонение и молитвы тех, кто носит куртку из грубой шерсти и шапку рыбака. Я хорошо понимаю свой долг перед сенатом и воздержусь от таких грубых речей. Я не стану повторять их бранные слова, синьоры, но они говорят, что Святой Марк должен прислушиваться к смиреннейшим своим подданным не меньше, чем к самым богатым и знатным; что ни один волос не должен упасть с головы рыбака так же, как если бы эту голову венчал «рогатый чепец»; и что не следует человеку клеймить того, на ком сам господь не поставил печати своего гнева. — Неужели они смеют рассуждать так? — Не знаю, рассуждают они или нет, благородный синьор, но так они говорят, и это святая правда. Мы, бед¬ ные люди с лагун, встаем с зарей, чтобы закинуть свои сети, а к ночи возвращаемся домой к своей скудной пище и жесткой постели; но мы бы на это не сетовали, лишь бы сенаторы считали нас людьми и христианами. Я хо¬ рошо знаю, что бог не всех оделил равно; ведь часто слу¬ чается, что я выбираю из моря пустую сеть, в то время когда мои товарищи кряхтят от натуги, вытаскивая свой улов; это делается в наказание за мои грехи или чтоб смирить мое сердце; но выше сил человеческих заглянуть 159

в тайники-души или предречь, какое зло ожидает ребен¬ ка, еще не согрешившего. Святой Антоний ведает, сколь¬ ких лет страданий может впоследствии стоить мальчику его пребывание на галере! Подумайте об этом, синьоры, умоляю вас, и посылайте на войну мужей, укрепившихся в добродетели. — Теперь можешь идти, — сказал судья. — Мне будет горько, — оставив без внимания его сло¬ ва, продолжал Антонио, — если кто-нибудь из моего рода окажется причиной вражды между рожденными повеле¬ вать и рожденными повиноваться. Но природа сильнее даже закона, и я погрешу против нее, если уйду, не ска¬ зав того, что мне следует сказать как отцу! Вы отняли у меня дитя и послали его служить государству с опасно¬ стью для его тела и души, не дав мне возможности хотя бы поцеловать и благословить его на прощание, — кровь от крови и плоть от плоти моей забрали вы себе, будто это кусок дерева из оружейной мастерской; вы отправили мальчика на море, словно он чугунное ядро, вроде тех, которыми забрасывают нехристей. Вы остались глухи к моим мольбам, как если бы это были слова злодея, и после того, как я умолял вас на коленях, изнурял свое дряхлое тело, чтобы развлечь вас, вернул вам драгоцен¬ ность, вложенную в мою сеть святым Антонием, надеясь, что сердце ваше смягчится, после того, как я спокойно беседовал с вами о ваших поступках, вы холодно отвора¬ чиваетесь, как будто я не вправе защищать своего от¬ прыска, которого бог подарил мне для утешения моей старости! Нет, это не хваленое правосудие СвятогоМарка, сенаторы Венеции, вы жестоки, вы отнимаете у бедняка последнюю корку хлеба, а так делать не пристало даже самому хищному ростовщику Риальто! — Не хочешь ли сказать еще что-нибудь, Антонио? ~ спросил судья с коварным намерением заставить рыбака до конца обнажить свою душу. — Разве недостаточно, синьор, что я говорю о моих годах, моей бедности, шрамах и о моей любви к мальчи¬ ку? Я не знаю, кто вы, но ведь от того, что вы скрыли лица под масками и закутались в мантии, вы же не пере¬ стали быть людьми. Если есть среди вас отец или, быть может, человек, на котором лежит еще более святой долг — забота о ребенке умершего сына, я обращаюсь к нему! Как вы можете говорить о справедливости, когда 160

бремя вашей власти давит на тех, кому и так приходится туго. Думайте что хотите, но даже последнему гондольеру известно... Закончить фразу рыбаку помешал Якопо, который грубо зажал ему рот рукой. — Почему ты осмелился прервать жалобы Антонио? — сурово спросил судья. — Не подобает, благородные сенаторы, слушать столь непочтительные речи в присутствии таких знатных особ, — с глубоким поклоном ответил Якопо. — Ослеплен¬ ный любовью к внуку, этот старый рыбак, досточтимые синьоры, может сказать такое, в чем ему потом придется горько раскаиваться, как только пыл его угаснет. — Республика Святого Марка не боится правды! Если у него осталось еще что-нибудь, пусть скажет. Но Антонио стал понемногу приходить в себя. Румя¬ нец, покрывший было обветренные щеки, исчез, грудь его перестала тяжело вздыматься. Как человек, в ком пробу¬ дилось не столько почтение к судьям, сколько благоразу¬ мие, с более спокойным взглядом и лицом, выражавшим свойственную его возрасту покорность и сознание своего низкого положения, он произнес уже мягче: — Если я оскорбил вас, знатные патриции, умоляю забыть горячность невежественного старика, чьи чувства берут верх над его разумом и который лучше умеет говорить правду, чем делать ее приятной для благород¬ ных ушей. Ты можешь удалиться. Вооруженные стражники выступили вперед и, пови¬ нуясь знаку секретаря, вывели Антонио и его спутника в ту самую дверь, через которую они вошли. За ними по¬ следовали и должностные лица Совета, а тайные судьи остались одни в зале суда. Глава XIII О дни, что нам в удел достались! Шелтон Воцарилась тишина, которая часто сопутствует само¬ созерцанию и, возможно, осознанному сомнению в избран¬ ных средствах. Затем члены Совета Трех все вместе под¬ 161

нялись и начали не спеша освобождаться от скрывавших их облачений. Они сняли маски, обнаружив свои немоло¬ дые лица, на коих мирские заботы и страсти оставили та¬ кие глубокие следы, какие уже ни покой, ни отрешение от мира не могли стереть. Пока они разоблачались, никто не произнес ни слова, ибо дело, которым они только что занимались, вызвало у каждого чувства непривычные и неприятные. Избавившись наконец от ненужных уже ман¬ тий и масок, они придвинулись ближе к столу; каждый искал душевного и телесного отдыха, что естественно после той скованности, в какой они находились столь длительное время. — Перехвачены письма французского короля, — заго¬ ворил один, после того как прошло достаточно времени, чтобы все могли собраться с мыслями. — Речь в них идет как будто о новых замыслах императора. — Возвратили их послу? Или вы полагаете, что под¬ линники следует представить сенату? — спросил другой. — Об этом мы еще посоветуемся в свободное время. У меня нет больше никаких новостей, кроме той, что при¬ каз перехватить папского гонца выполнить не удалось. — Секретари уже сообщили мне это. Мы должны рас¬ следовать причину небрежности агентов, поскольку есть все основания полагать, что в случае поимки гонца мы получили бы много полезных сведений. — Неудавшаяся попытка стала известна народу, и о ней много говорят. Необходимо поэтому издать приказы об аресте грабителей, иначе престиж республики понесет урон в глазах ее друзей. В нашем списке есть немало лиц, давно заслуживающих наказания; в тех местах, где про¬ изошло все это, найдутся люди, которым можно приписать подобный проступок. — Этим нужно заняться со всей тщательностью, ибо дело, как вы говорите, очень важное. Правительство, равно как и частное лицо, пренебрегающее своей репута¬ цией, не может рассчитывать надолго сохранить уваже¬ ние своих друзей. — Честолюбивые притязания дома Габсбургов не дают мне спать спокойно! — воскликнул другой, с отвращением отбросив бумаги, которые перед этим просматривал. — Клянусь святым Теодором! Сколь пагубно для нации же¬ лание увеличить свои владения и распространить свою неправедную власть, перейдя все границы разума и есте¬ 162

ства! Уже много веков никто не оспаривает наших прав на владение провинциями, приспособленными к государ¬ ственному устройству Венеции, чьи нужды и желания они удовлетворяют, — провинциями, которые с доблестью завоевали наши предки и которые неотъемлемы от нас так же, как наши закоренелые привычки; и все же они становятся предметом алчной зависти нашего соседа, и мы своей все растущей слабостью потворствуем его тще¬ славной политике. Синьоры, размышляя о нравах и стра¬ стях людей, я теряю всякое к ним уважение, а когда я изучаю их склонности, то чувствую, что цредпочел бы ро¬ диться собакой. Кто станет спорить, что среди всех пра¬ вителей на земле австрийский император одержим самой неутолимой жаждой власти? — Вы полагаете, досточтимый синьор, что он пре¬ восходит в этом даже государя Кастилии? Тогда вы недо¬ оцениваете страстное желание испанского короля присо¬ единить Италию к своим владениям. — Габсбурги или Бурбоны, турки или англичане — всеми ими, как видно, движет одна и та же неукротимая жажда власти; и вот теперь, когда Венеции не на что больше надеяться, кроме сохранения ее нынешних преимуществ, ничтожнейшее из наших владений стано¬ вится предметом завистливых вожделений наших врагов. Это кипение страстей так изнурительно, что поневоле за¬ хочешь покончить с правительственной деятельностью и удалиться в монастырь на покаяние! — Всякий раз, когда я вас слушаю, синьор, я ухожу Отсюда умнее, чем пришел! Иоистине стремление чуже¬ земцев ущемить наши права, обретенные — это. можно сказать с уверенностью — нашей кровью и нашими день¬ гами, со дня на день становится все заметнее. Если оно вовремя не будет пресечено, у Святого Марка не оста¬ нется в конце концов и клочка земли, достаточного, чтобы к нему могла причалить хоть одна гондола. — Достопочтенный синьор, прыжки Крылатого Льва становятся короче, иначе подобных вещей не случалрсь бы! Мы бессильны теперь убеждать или приказывать, как в прежние времена, а в наших каналах вместо тяжело груженных парусников и быстроходных фелукк плавают лишь скользкие водоросли. — Португальцы нанесли нам непоправимый урон — ведь без их африканских открытий мы все еще могли бы 163

держать в своих руках торговлю с Индией. Всем сердцем ненавижу эту нечистую нацию, помесь готтов с маврами! — Я воздерживаюсь от суждений относительно их происхождения или поступков, друзья мои, чтобы пред¬ убеждение не могло разжечь в моем сердце чувства, не¬ подобающие человеку и христианину. В чем дело, синьор Градениго, о чем вы задумались? Третий член Тайного Совета, оказавшийся человеком, уже знакомым читателю, не произнес ни слова, с тех пор как ушел обвиняемый; теперь он медленно поднял го¬ лову, выведенный этим обращением из состояния задум¬ чивости. — Допрос рыбака оживил в моей памяти сцены дет¬ ства, — ответил он с оттенком искренности, какую редко можно было здесь услышать. — Я помню, ты говорил, что он твой молочный брат, — заметил собеседник, с трудом подавляя зевоту. — Мы вскормлены одним молоком и первые годы на¬ шей жизни играли вместе. — Такое мнимое родство часто доставляет неприятно¬ сти. Рад, что ваша озабоченность не вызвана никакой другой причиной, ибо я слышал, что ваш юный наследник в по¬ следнее время проявил склонность к распущенности, и опасался, не стало ли вам, как члену Совета, известно что- либо такое, о чем, как отец, вы предпочли бы не знать. Выражение высокомерия мгновенно исчезло с лица синьора Градениго. Он украдкой недоверчиво и пытливо взглянул на собеседников, сидевших с опущенными гла¬ зами, стремясь прочитать их тайные мысли, прежде чем рискнуть обнаружить свои. — Юноша в чем-нибудь провинился? — спросил сенат- тор неуверенно. — Беспокойство отца вам, конечно, по¬ нятно, и вы не будете скрывать от меня правду. — Синьор, вы знаете, агенты полиции весьма дея¬ тельны, и почти все, что становится известно им, доходит до членов Совета. Но даже в самом худшем случае речь идет не о жизни или смерти. Легкомысленному юноше грозит всего лишь вынужденная поездка в Далмацию или приказ провести лето у подножия Альп. — Что делать, синьоры, юность —пора безрас¬ судств, — заметил отец, облегченно вздохнув. — И, по¬ скольку всякий, кто дожил до старости, был некогда мо¬ лод, мне незачем тратить лишние усилия, чтобы пробудить №