Я смело говорил с дожем. Кроме самого всевыш¬ него, кого еще мне бояться на свете? — Ты говорил, пожалуй, даже слишком смело, рыбак. Укроти свой язык, ибо великие не любят непочтительных слов. — Значит, истина им неприятна? — Смотря какая. Они любят слушать, как восхища¬ ются их делами, если дела заслуживают похвалы; но им не нравится, когда действия их порицают, даже если яс¬ но, что порицания справедливы. — Боюсь, — сказал старик, простодушно глядя на сво¬ его собеседника, — между великим и ничтожным ока¬ жется мало разницы, когда с обоих снимут одежду и они предстанут взору нагими. — Подобную истину нельзя высказывать здесь. — Почему? Разве патриции отрицают, что они хри¬ стиане, что они смертны и грешны? — Первое они считают благом, Антонио, о втором за¬ бывают и не терпят, чтобы кто-нибудь, кроме них самих, замечал третье! — Тогда, Якопо, я начинаю сомневаться в том, что добьюсь свободы для моего мальчика. — Говори с почтением, остерегайся задеть их само¬ любие, оскорбить их власть, и многое простят тебе, в осо¬ бенности если ты учтешь мой совет. — Но ведь это та самая власть, которая отобрала у меня мое дитя! Разве я смогу восхвалять тех, кто по¬ ступает несправедливо? — Ты должен притвориться, иначе твоя просьба оста¬ нется неисполненной. — Мне лучше вернуться на лагуны, друг Якопо, ибо всю жизнь язык мой говорил лишь то, что подсказывало сердце. Боюсь, я слишком стар, чтобы говорить, будто сына можно по праву насильно оторвать от отца. Скажи им от меня, что я приходил выразить им свое почтение, но, поняв, сколь безнадежны дальнейшие просьбы, вернулся к своим сетям, вознося молитвы святому Анто¬ нию. С этими словами Антонио крепко стиснул руку сво¬ его спутника, который точно застыл на месте, и повер¬ нулся, собираясь уходить. Но не успел он сделать и шага, кдк две алебарды скрестились на уровне его груди; толь¬ 140

ко теперь старик заметил вооруженных людей, прегра¬ дивших ему путь, и понял, что стал пленником. Природа наделила рыбака умением сохранять присутствие духа в любой обстановке, а многолетние испытания закалили его. Оценив истинное положение вещей, он ничем не выдал своей тревоги и, не пускаясь в бесполезные споры, снова повернулся к Якопо; лицо его выражало терпение и по¬ корность судьбе. — Видно, высокие синьоры хотят поступить со мной по справедливости, — сказал он, приглаживая поредев¬ шие волосы, как это делают люди его сословия, готовясь предстать перед господами, — и смиренному рыбаку не пристало лишать их такой возможности. Все же лучше, чтобы у нас в Венеции пореже применяли силу даже во имя справедливости. Но сильные любят показывать свою власть, а слабым приходится подчиняться. — Посмотрим, — отвечал Якопо, который не выка¬ зал никаких чувств; когда его спутнику не удалось уйти. Наступило глубокое молчание. Алебардщики, одетые и вооруженные по обычаям того времени, вновь, подобно безжизненным статуям, застыли Ъ тени у стен, да и Яко¬ по со своим спутником, неподвижно стоявшие посреди комнаты, едва ли больше, чем стражники, походили на живые и разумные существа. Здесь уместно будет познакомить читателя с особен¬ ностями государственного устройства страны, о которой мы рассказываем, имеющими отношение к событиям, из^- лагаемым далее, ибо само понятие РЕСПУБЛИКА — если слово это означает что-то определенное, — бесспорно под¬ разумевает представление и преобладание интересов на¬ рода, но оно так часто осквернялось ради защиты инте¬ ресов господствующих, групп, что читатель, возможно, задумается, какая же все-таки связь между государствен¬ ным укладом Венеции и более справедливыми — хотя бы потому, что они более демократичны — установлениями его собственной страны. В век, когда правители были достаточно нечестивы, чтобы утверждать, будто право повелевать ближними дается человеку непосредственно богом, а их подданные были не в силах противиться этому, считалось достаточ¬ ным хотя бы на словах отказаться от сего дерзновенного и эгоистического принципа, чтобы придать политике 141

государства характер свободы и здравомыслия. В таком мнении есть даже известная доля истины, поскольку оно основывает, пусть только теоретически, государственную власть на концепции, существенно отличной от той, ка¬ кая полагает всю власть собственностью одного человека, который, в свою очередь, есть представитель непогреши¬ мого и всемогущего Правителя Мира. Нам незачем пу¬ скаться в обсуждение первого из упомянутых принципов;; достаточно лишь добавить, что существуют положения, столь порочные по самой своей природе, что достаточно лишь просто выразить их в отчетливой и ясной форме, как они сами опровергнут себя. Что же касается второго, то мы вынуждены ненадолго отвлечься от темы нашего рас¬ сказа и рассмотреть заблуждения, свойственные Венеции того времени. Когда патриции Святого Марка закладывали полити¬ ческие устои своего общества, им* вероятно, казалось, что сделано все необходимое, чтобы государство по праву носило высокое и благородное имя «республика». Они отошли от общепринятого порядка и, подобно многим другим — здесь они не были ни первыми, ни последни¬ ми, — мнили, что сделать несколько робких шагов в на¬ правлении государственного благоустройства достаточно, чтобы сразу достигнуть совершенства. Венеция не при¬ держивалась учения о божественной природе верховной власти, и, поскольку ее дож был не более чем пышным театральным персонажем, она дерзко уверовала в свое право называться республикой. Венецианцы считали главнейшей целью правительства защиту интересов наи¬ более блестящих и знатных членов общества и, до конца верные этому опасному, хотя и соблазнительному заблу¬ ждению, видели в коллективности власти общественное благо. Можно утверждать, что определяющей тенденцией любых общественных отношений является то, что силь¬ ным свойственно становиться сильнее, а слабым — сла¬ бее, пока либо первые не потеряют способности властво¬ вать, либо вторые — терпеть. В этой важной истине зало¬ жена тайна гибели всех государств, рухнувших под тя¬ жестью собственных злоупотреблений. Урок, который сле¬ дует извлечь из нее, состоит в необходимости укрепить основу, на коей строится общество, чтобы обеспечить 142

справедливую защиту интересов всего народа, без чего развитие государства прекратится и в конце концов соб¬ ственные крайности приведут его к упадку. Венеция, несмотря на тщеславное упорство, с каким она цеплялась за название «республика», была в дейст¬ вительности замкнутой, грубой и чрезвычайно жестокой олигархией. Единственное, что давало ей право претен¬ довать на название республики, был отказ от уже упомя¬ нутого откровенно бесстыдного принципа; что же касается действий, то малодушной и нетерпимой своей замкну¬ тостью, каждым актом своей внешней и внутренней политики она вполне заслужила два последних упрека. Правлению аристократии постоянно не хватает как обая¬ ния личности, благодаря которому деспотическую власть норой смягчают особенности характера диктатора, так и великодушных и человечных устремлений народовластия. Правда, достоинством подобной формы правления яв¬ ляется то, что на место интересов отдельных людей она ставит интересы государства, но, к несчастью, государство для всех она превращает в государство для немногих. Аристократия отличается — и всегда отличалась, хотя, конечно, в разной степени в различные эпохи, сообразно с господствующими взглядами и обстановкой — эгоистич¬ ностью, свойственной всем правящим группам, поскольку ответственность одного человека в силу того, что в своих действиях он вынужден подчиняться интересам правя¬ щей группы, распыляется, дробясь между множеством людей. В период, о котором мы пишем, Италия насчиты¬ вала несколько таких самозванных республик, среди ко¬ торых нельзя назвать ни одной, где власть действительно была бы отдана народу, хотя, вероятно, все они рано или поздно приводились в качестве доказательства неспособ¬ ности народа управлять собой. Основу венецианской политики составляли сословные различия, ни в коей мере не определявшиеся волей боль¬ шинства. Власть, хотя и не принадлежавшая одному че¬ ловеку, была здесь наследственным правом не в меньшей степени, чем в странах, где она открыто признавалась даром провидения. Сословие патрициев пользовалось вы¬ сокими и исключительными привилегиями, которые охра¬ нялись и поддерживались с чрезвычайным себялюбием и всеми средствами. Тот, кто не рожден был править, едва ли мог надеяться, .что ему когда-либо будет, дано 143

пользоваться самыми естественными правами человека, меж тем как другой, по воле случая, мог сосредоточить в своих руках власть самого ужасного и деспотического свойства. По достижении определенного возраста все имевшие ранг сенатора (стараясь сохранить обманчивую видимость демократичности, венецианская знать изме¬ нила обычные свои титулы) получали доступ в государ¬ ственные советы. Самые могущественные фамилии были занесены в официальный список, который носил пышное название «Золотая книга», и лица, обладавшие завид¬ ным преимуществом иметь предка, чье имя значилось в этом документе (за редким исключением, вроде того, о котором говорилось в связи с делом дона Камилло), могли явиться в сенат и потребовать привилегий «рогатого чепца». Ограниченность во времени и необходимость вернуть¬ ся к главной теме нашего повествования не позволяют нам сделать отступление достаточно пространное, чтобы мы могли рассмотреть основные черты этой в корне по¬ рочной системы, которую подданные полагали сносной, может быть, только по сравнению с невыносимым угне¬ тением, царившим в зависимых и покоренных землях, ко¬ торые, как, впрочем, во всех случаях колониального вла¬ дычества, несли на себе наибольшую тяжесть угнетения. Читатель без труда увидит, что это обстоятельство, делав¬ шее деспотизм так называемой республики терпимым для ее граждан, было еще одной причиной ее грядущей гибели. После того как число членов сената выросло настоль¬ ко, что он уже более не мог с достаточной секретностью и быстротой руководить делами государства, проводив¬ шего запутанную и сложную политику, защиту важней¬ ших государственных интересов поручили Совету, состо¬ явшему из трехсот членов, сената. Во избежание опасной гласности и промедлений, возможных даже в такой не¬ большой организации, был произведен вторичный отбор п создан Совет Десяти, сосредоточивший большую часть исполнительной власти, которую аристократы, ревниво оберегавшие свое влияние,, не желали отдать номиналь¬ ному главе государства. Вплоть до этого момента полити¬ ческая структура Венецианской республики при всей ее порочности сохраняла, по крайней мере, простоту и есте¬ ственность. Официальные государственные деятели были на виду, и, хотя всякая подлинная ответственность перед Ш

народом давно исчезла, растворившись в подавляющем влиянии патрициев, подчинивших политику узким инте¬ ресам своего сословия, правителям не всегда удавалось избежать огласки, которой общественное мнение могло предать их несправедливость и беззакония. Но государ¬ ство, благополучие которого основывалось главным обра¬ зом на контрибуциях и доходах от колоний и чьему су¬ ществованию в равной мере угрожали ложность собствен¬ ных принципов и рост соседних и других держав, нужда¬ лось в еще более эффективно действующем органе, ибо Венеция из-за желания называться республикой была лишена главы исполнительной власти. Следствием этого явилось создание политической инквизиции, ставшей со временем одной из самых страшных полицейских орга¬ низаций, какие знала история. Власть столь же безот¬ ветственная, сколь и безграничная, систематически сосре¬ доточивалась в еще более узкой организации, отправляв¬ шей свои деспотические и тайные функции под именем Совета Трех. Избрание этих временных властителей опре¬ делялось при помощи жребия, причем результаты оста¬ вались не известными никому, кроме самих членов Со¬ вета, а также нескольких пользовавшихся наибольшим доверием постоянных правительственных сановников. Та¬ ким образом, в самом сердце Венеции постоянно сущест¬ вовала тайная абсолютная власть, сосредоточенная в ру¬ ках людей, живших в обществе, не подозревавшем об их действительной роли, и которые на виду у всех творили обычные добрые дела; фактически же она действовала под влиянием системы политических принципов, самых безжалостных, тиранических и жестоких из всех, что ко¬ гда-либо создавались порочной изобретательностью чело¬ века. Короче говоря, это была сила, какую, не опасаясь злоупотреблений, можно было бы доверить разве что не¬ погрешимой добродетели и всеобъемлющему разуму, по¬ нимая эти определения в пределах человеческих возмож¬ ностей; но здесь ее отдали людям, чье право на власть определялось двойной случайностью: их происхождением и цветом шаров, — и применяли они эту власть без вся¬ кого контроля общества. Совет Трех встречался тайно, выносил свои решения, не вступая, как правило, в общение ни с какой другой организацией, и осуществлял их с ужасающей таинствен¬ ностью и внезапностью, напоминавшей удары судьбы. 6 Фенимор Купер, том V 145

Сам дож был подвластен ему и обязан был подчиняться его решениям; известен также случай, когда один из чле¬ нов могущественного триумвирата был осужден своими коллегами. До наших дней сохранился длинный список политических догм, которыми этот трибунал руководст¬ вовался в своих действиях, и не будет преувеличением сказать, что авторы его полностью пренебрегали всем, кроме соображений выгоды: всеми законами религии и принципами правосудия, какие признает и ценит челове¬ чество. Прогресс человеческого разума, коему способствует распространение гласности, может в наш век смягчить действия подобной неконтролируемой власти, но нет та¬ кой страны, где подмена выборных органов бездушной корпорацией не привела бы к установлению системы управления, для которой все принципы истинной справед¬ ливости, все права граждан — не более чем пустые слова. Пытаться создать видимость обратного, проповедуя взгля¬ ды, несовместимые с поступками, — значит лишь допол¬ нять присвоение власти лицемерием. Возникновение злоупотреблений вообще является, по- видимому, неизбежным следствием такого положения, ко¬ гда власть осуществляется постоянной организацией, ни перед кем не несущей ответственности и никому не под¬ чиняющейся. Если к тому же эта власть действует тайно, злоупотребления становятся еще более тягостны¬ ми. Примечательно также, что народам, которые не из¬ бегли — прежде или теперь — подобного дурного и опас¬ ного воздействия, свойственны самые преувеличенные притязания на справедливость и великодушие; ибо, если демократ, которому нечего страшиться, во всеуслышание выражает свое недовольство, а подданный откровенно деспотического режима полностью лишен голоса, то пред¬ ставителю олигархии самой необходимостью продикто¬ вана политика, благопристойная по виду, как одно из условий его личной безопасности. Поэтому Венеция так ки¬ чилась правосудием Святого Марка, и немногие государ¬ ства выглядели внешне столь величественно и более крас¬ норечиво утверждали, что обладают сим священным ат¬ рибутом, чем это, вынужденное даже при разнузданных нравах того времени скрывать свои истинные политиче¬ ские принципы. 146

Глава XII Достаточно ту силу помянуть В беседе невзначай — и говорящий Снижает голос, воздевая очи, Как бы перед лицом господним. Роджерс Читатель, вероятно, уже понял, что Антонио ока¬ зался в преддверии неумолимого тайного судилища, опи¬ санного в предыдущей главе. Подобно всем представи¬ телям своего сословия, рыбак имел смутное понятие о су¬ ществовании и атрибутах Совета, перед которым он дол¬ жен был предстать, но его бесхитростный ум был далек от понимания всей глубины влияния, природы и функ¬ ций организации, в чью компетенцию равно входили важнейшие интересы республики и самые незначитель¬ ные дела какого-либо знатного семейства. Антонио стро¬ ил различные догадки относительно возможного исхода предстоящей беседы, когда дверь отворилась и слуга жестом приказал им войти. Глубокое торжественное безмолвие, наступившее вслед за тем, как они оба предстали перед Советом Трех, позволит нам бегло осмотреть помещение и людей, кото¬ рые там: находились. Не в пример обычаям этой страны, комната была сравнительно небольшой, но своими разме¬ рами она вполне отвечала характеру совещаний, происхо¬ дивших здесь. Пол был вымощен белыми и черными мра¬ морными плитами; мрачная черная ткань скрывала сте¬ ны; единственная лампа из темной бронзы висела по¬ среди комнаты над столом, крытым, подобно прочим пред¬ метам скудной обстановки, сукном того же, что и ткань на стенах, цвета, навевающего тяжкие мысли. По углам находились украшенные лепкой потайные шкафы, кото¬ рые, впрочем, могли быть просто проходами в другие по¬ мещения дворца. Двери были скрыты от посторонних взглядов занавесями, что придавало комнате леденящий, мрачный вид. У стены напротив того места, где стал Ан¬ тонио, в креслах, инкрустированных слоновой костыо, си¬ дели три человека, но маски и скрывавшие фигуру ман¬ тии исключали всякую возможность узнать их. Один из членов могущественного триумвирата был закутан в баг¬ ровую мантию знак, коим судьба отметила главу вы¬ 6* 147