Это были чудесные времена – лучшие в моей жизни. Тяжелые, но прекрасные. В первый раз я ощущал в себе силу, испытывал свою смелость – как я подозреваю, этим занимались большинство наших людей – и обнаружил, что в минуту опасности был способен идти, а не бежать, что, если вы действительно понимаете в этом толк, было немаловажно.

Берк никогда не успокаивался. Во время короткого затишья он как-то заставил нас тренироваться в прыжках с парашютом из старенького «рапида» на аэродроме в Лумба. Через месяц мы уже применяли этот навык на практике, высадившись на станцию в Кассаи и опередив таким образом отряд симбов – свирепых партизан, обитателей этого района. Мы пробили себе дорогу через две сотни миль недружественных джунглей, освободив по пути восемь монахинь.

За эту маленькую увеселительную прогулку Берк стал полковником, а я получил звание капитана – в то время я должен был всего лишь заканчивать третий курс Гарварда. Жизнь, полная напряжения и опасностей, была страсть как хороша, а деньги действительно текли рекой, как и обещал Берк. Два года спустя те, кто остался в живых, уволились и определенно ни о чем не жалели.

* * *

Вопреки общепринятому мнению, большинство наемников в Конго шли туда по той же причине, по которой молодые люди обычно вступают в Иностранный Легион. Сложности, однако, начинались тогда, когда действительность такой службы представала во всей своей красе. Однажды мне пришлось наблюдать останки местных жителей, разрезанных на куски циркулярной пилой. Я также знал наемников, которые имели привычку закладывать пленных в пустые зарядные ящики и сбрасывать в озеро Киву – но и то только в том случае, когда уставали использовать их в качестве живых мишеней.

Между двумя этими полюсами – Конго и Ямой – я сильно изменился, чего нельзя было сказать о Пайете Джагере – он оставался таким же, каким я его увидел впервые. Выходец из маленького городка в южном Трансваале, где еще верили, что у кафров нет души, он был одним из немногих уцелевших из первоначального состава. Как ни странно, Пайет не был расистом. Он присоединился к нам, поскольку возможность непыльной работы и кое-каких денег в кармане выгодно контрастировала с жизнью на семейной ферме под началом отца, у которого в одной руке была Библия, а в другой – хлыст, одинаково применяемый как к сыну, так и к кафрам, которым не посчастливилось работать на ферме.

Пайет, я думаю, выжил исключительно благодаря тому, что поклонялся Берку, как богу, и с радостью шел за ним в преисподнюю и обратно, не подвергая ни малейшему сомнению его действия.

Я наблюдал за его отражением в зеркале, пока он аккуратно сбривал мне бороду, – загорелый, тщательно причесанный юный бог, мечта любого режиссера на роль молодого офицера СС, озабоченного муками совести и приносящего себя в жертву ради красивой девушки в финальной сцене фильма.

В дверях стоял Легран; его добродушное крестьянское лицо было бесстрастным, из-под густых шикарных усов выглядывал окурок сигары. Как я уже говорил, большинство наемников в Конго были искателями легкой наживы, однако встречались и исключения; Легран был одним из них – убийца, отправлявший людей на тот свет без малейших угрызений совести. Стрелок Иностранного Легиона, который сбежал в Конго в поисках убежища, он всегда относился ко мне подчеркнуто уважительно, несмотря на мою молодость. Как мне кажется, за мое умение владеть оружием, впрочем, как и всем остальным.

Пайет аккуратно убрал горячее полотенце и сделал шаг назад. Из зеркала на меня уставился незнакомец, на смуглом от загара лице которого резко выступали скулы, а темные, слегка запавшие глаза смотрели задумчиво и спокойно, словно чего-то ожидая.

– Кости целы, а мясо нарастет, – заметил Пайет. – Хорошая пища и обилие красного вина определенно поправят дело.

– И немного женской ласки, – серьезно отозвался Легран. – Ласки женщины, которая знает, что от нее требуется. Вот тогда набор будет полным.

– На Сицилии девушек хватает, – сказал Пайет.

Я резко посмотрел на него, но прежде чем успел спросить, что он имеет в виду, в комнату со стороны веранды вошла похожая на гречанку женщина, в глазах которой стоял вопрос. Ей было лет тридцать-тридцать пять на вид – точнее определить возраст местной жительницы, очевидно крестьянки, было невозможно. Иссиня-черные волосы свободно ниспадали на плечи, кожа имела оливковый оттенок, во взгляде светилась доброта.

Легран и Пайет рассмеялись, и Джагер показал французу на дверь.

– Мы оставляем тебя, Стейси. Желаем приятного отдыха.

Пока отголоски смеха стихали за закрытой дверью, женщина подошла и положила на кровать два чистых полотенца и белую рубашку. Затем улыбнулась и сказала что-то по-гречески. Греческий располагался за пределами моих познаний, поэтому я перешел на итальянский, вспомнив, что Греция была захвачена Италией во время войны. Но это не помогло, так же как и немецкий.

Тогда я беспомощно пожал плечами, а женщина улыбнулась снова и почему-то погладила меня по голове, как школьника. Я все еще сидел напротив зеркала, где Пайет брил меня. Женщина стояла совсем близко, ее груди были на уровне моего лица. Запаха каких-либо духов не чувствовалось, однако ее дешевое хлопчатобумажное платье было только что выглажено, и поэтому от женщины исходил кружащий голову аромат свежести, от которого во мне начало просыпаться нечто давно забытое.

Я, не отрываясь, смотрел на женщину, пока она шла по комнате, затем вышла на веранду, после чего я несколько раз глубоко вздохнул. Да, чертовски давно это было, и Легран, как всегда, угодил прямо в точку. Я снял халат и начал одеваться.

* * *

Вилла стояла на склоне холма, в паре сотен футов над белым песчаным пляжем. Ее, очевидно, переоборудовали из сельскохозяйственной фермы; кто-то, видимо, израсходовал на отделку небольшое состояние.

Я сидел за столиком на краю веранды под горячими солнечными лучами, когда появилась гречанка с подносом, на котором были грейпфруты, яичница с ветчиной и чайничек с заваренным английским чаем. Это было не что иное, как мой любимый завтрак. Кто же еще, как не Берк, мог все это предусмотреть. Не думаю, чтобы пища казалась мне когда-нибудь более вкусной, чем здесь, за столиком с видом на Эгейское море, в дымке которого плыли Кикладские острова.