Именно с учетом обозначенных выше причин и говорят, что материальное и процессуальное право соотносятся как содержание и форма (в данном случае – практической реализации названного первым компонента). Существование процессуального права и в самом деле немыслимо при условии отсутствия права материального (хотя в отношении отдельных норм и могут встречаться обусловленные «рукотворностью» юридической ткани дефекты несоответствия, нескоординированности, избыточности или и вовсе отсутствия). В свою очередь, материальное право, хотя сугубо теоретически и мыслимо без права процессуального, на практике даже если и будет существовать, то, во всяком случае, не действовать. Оно останется неосуществленным (по крайней мере, по большей части), а следовательно, – и невостребованным. Таким образом, «в одиночку» материальное право не сможет достичь необходимой цели – регламентации социального взаимодействия, и в конечном итоге утратит свое подлинное значение.

Верным, соответственно, представляется указание на то, что «понятие «материальное право» в отрыве от понятия «процессуальное право» утрачивает всякий смысл. Напротив, каждая отрасль (или подотрасль) процессуального права обуславливает определенную совокупность материально-правовых норм. Реализация этих норм как раз и обеспечивается в данной процессуальной форме.» [188] . Одновременно (правда, сообразно предмету исследования, – только лишь на примере цивильной области) тем же автором отмечается, что процессуальное право «испытывает влияние других отраслей, и прежде всего тех, которые по отношению к нему выступают в качестве права материального» [189] . Как нам представляется, данное утверждение носит именно общеправовое значение.

Показательно в этом смысле и то, что С.С. Алексеев, выстраивая систему отраслей права, на определенном этапе выводил процессуальное право в отдельное, обособленное (хотя и производное) звено, корреспондирующее и профилирующим, и специальным отраслям материального права одновременно. Ученый объясняет это именно тем, что процесс есть «форма жизни» материальных правовых установлений. При этом и материальные, и процессуальные правовые нормы подчинены у него конституционно-правовым положениям, именуемым государственным правом и рассматриваемым в качестве целостного (т. е. не раздробленного на материальный и процессуальный секторы) формирования.

По словам самого С.С. Алексеева, «здесь есть аспект, который имеет определенное самостоятельное значение. Это – подразделение отраслей права на три главных звена: а) основополагающее звено – государственное право; б) материальные отрасли – профилирующие (гражданское, административное, уголовное право) и специальные (трудовое, семейное, земельное право и др.); в) процессуальные отрасли… Процессуальное право не есть просто форма материального права, а представляет собой форму его жизни, т. е. его осуществления». Далее этот же автор пишет: «…в юридической литературе справедливо отмечено, что своеобразие гражданского процессуального права определяется не только материальным гражданским правом, но и, не в меньшей степени, государственным правом. Очень важный теоретический вывод, несомненно, распространяющийся и на все другие процессуальные отрасли! Именно… государственное право оснащает процессуальные отрасли теми глубокими… правовыми началами, которое оно затем распространяет на сферу государственно-властной, принудительной деятельности. Таким образом, процессуальные отрасли, будучи своего рода надстройками над профилирующими отраслями, находятся в непосредственной генетической связи также с государственным правом. Видимо, этим, помимо ранее указанных причин, можно объяснить то особо существенное значение, которое имеют в процессуальных отраслях правовые принципы. В них воплощается не только специфическое правовое содержание процессуальной отрасли, но и те решающие правовые начала, которые выражают ее связь с государственным правом, и ее ценность как процессуальной формы… По-видимому, для формирования процессуальных отраслей издание кодифицированных актов играет большую роль, чем во всех других случаях» [190] .

С последним выводом С.С. Алексеева можно согласиться лишь условно, т. е. только в том смысле, что зачастую процессуальные формы более зависимы от публично-властной воли нормотворца, чем поведенческие правила материального содержания. Последние чаще (нежели процессуальные предписания) «рождаются» в ходе самого социального взаимодействия. Будучи более формализованным аспектом правового действия, процессуальные нормы в большей степени нуждаются и в писаном юридическом отображении.

Вместе с тем, сказанное все-таки весьма относительно; оно более типично именно для уровня законодательной регламентации, в то время как в рамках подзаконной и локальной регуляции многие правила не только материального, но и процессуального характера складываются в ходе самой юридической деятельности, практики. Так, например, порядок согласования проектов нормативных документов в органах исполнительной власти столичного региона зафиксирован в п. 3.2.3.2 Регламента Правительства Москвы [191] . В нем указано, что проекты статутных актов поступают на согласование заместителю мэра, курирующему законопроектную работу, только после получения положительных виз (т. е. виз о согласовании) от всех функциональных и территориальных органов – согласующих сторон. При этом проект может быть согласован этими органами с подлежащими учету замечаниями. Указания на то, что такие замечания должны быть непременно имплементированы в представляемый курирующему заместителю мэра текст акта, в Регламенте нет. Вместе с тем сложившаяся практика свидетельствует как раз в пользу необходимости такого включения.

Причем при взаимодействии блоков материального и процессуального права важно ни недооценить, ни переоценить роль как первого из них (в качестве «основного содержания»), так и второго («юридико-формализующего»). «Дело в том, что государственное принуждение – острое средство государственного воздействия, требующее осторожного применения, наличия строгих гарантий, развитых процедур использования. Для того чтобы государственное принуждение в условиях строжайшей законности было правовым, оно должно быть одухотворено развитыми процессуальными формами.» [192] .

Вместе с тем здесь же надо отметить, что если «не сопряженные» процессуальными правилами материальные нормативные установления могут остаться просто нереализованными, то отсутствующие или даже наличествующие, но ненадлежащие по своему качеству правила процессуальные способны нивелировать, в том числе, и должные материально-правовые предписания, «блокировать» их.

Иными словами – порок процессуального права может привести к «нежизнеспособности» какого-либо, в том числе и весьма значимого, относящегося к числу основных материального субъективного права лица. Так, например, в соответствии со ст. 59 Конституции РФ гражданин имеет право на осуществление воинской обязанности перед государством посредством несения альтернативной службы. Однако достаточно длительный временной период механизм реализации данного предписания в отечественном правовом порядке предусмотрен не был, в результате чего существенные личностные права оказывались нарушенными.