При этом со второй половины XX в. (а фрагментарно – даже и ранее) по проблеме соотношения систем права и законодательства предлагались самые различные решения, представленные, в полярном виде, версиями от чрезвычайно сближенного до последовательно разграниченного понимания.

Так, Л.Я. Гинцбург обоснованно, на наш взгляд, отмечал, что: «никакая отрасль права не исчерпывается одним законодательным актом, даже уголовное право. Ставить знак равенства между отраслью и кодексом вообще невозможно… Вопрос о выделении хозяйственного права как отрасли и о создании хозяйственного права как научной дисциплины будет решен, в конечном счете, практикой: законодательством и итогами теоретической работы ученых.» [201] . По мнению Н.Г. Александрова, напротив, «является очевидным фактом именно то, что любая отрасль права может быть выражена в одном кодексе. О несовпадении кодекса с отраслью права можно говорить лишь в том смысле, что кодекс не может вобрать все нормы, относящиеся к данной отрасли, ибо кодекс – это свод законодательных норм, а каждая отрасль включает также и нормы подзаконные. Но все нормы данной отрасли должны охватываться одними общими принципиальными положениями, которые и должны найти свое выражение в соответствующем законодательном акте.» [202] .

При рассмотрении систем права и законодательства с позиций «сфероразделенной» (отраслевой) систематики многие авторы выражают и пожелания о превалировании отражения данных корреспондирующих отраслей в соответствующих нормативных правовых актах кодифицированного вида.

По словам С.И. Вильянского, «кодификация действующего… права должна быть построена на научной основе, т. е. на правильной, научно обоснованной системе права, хотя нельзя требовать, чтобы каждой отрасли права соответствовал и свой, и притом один, кодекс, и чтобы кодекс непременно охватывал всю отрасль права. С другой стороны, при кодификации невозможно, во имя «чистоты» содержащихся в кодексе институтов, безжалостно изгонять из кодекса всякую норму, выходящую за пределы данной отрасли.» [203] . Согласно Л.C. Галеснику, «в ходе кодификации следует добиваться по возможности большего соответствия между системой права и системой законодательства. Что касается уголовного права, то в этой отрасли права, определяющей наказание за наиболее серьезные правонарушения… следовало бы строго соблюдать правило: ни одной нормы уголовного права вне уголовного кодекса… В других отраслях права вряд ли возможно исчерпывающим образом включить все действующие нормы в соответствующие кодексы.» [204] .

Указания на желаемое формально-содержательное соответствие между отраслевыми показателями и кодифицированными актами представляются нам, в общем-то, обоснованными, так как в качестве достоинства самой отраслевой конструкции даже изначально называлась именно ее практико-ориентирующая направленность.

В свою очередь, при условии понимания системы права именно в систематическом срезе, наиболее близка автору настоящей работы (по вопросу о соотношении областных рядов права и законодательства) позиция С.В. Полениной. Правда, с поправкой на то, что, по нашему мнению, не столько законодательство должно выступать источником развития права, сколько наоборот. Иными словами, мы полагаем, что нормативный правовой материал должен в первую очередь отображать правовые нормы, а не выступать источником их творения (по крайней мере, в отношении высшего – законодательного – регламентационного уровня). Но вот нормы самих статутов действительно являются (могут являться) источниками подзаконных нормативных правовых предписаний; и это нормально. Включение же в состав законодательства ненадлежащих нормативных установлений свидетельствует о пороках юридической регламентации.

В этом контексте у самой С.В. Полениной, а точнее – в излагаемом ею материале, прослеживается некоторое, требующее дополнительного пояснения, «разночтение». Оно усматривается между содержаниями первого и второго предложений приводимой далее цитаты. По нашему восприятию, речь ученая ведет все-таки о двойственной роли собственно-законодательных положений, установлений.

Итак, по указанию С.В. Полениной: «…законодательство, являющееся формой права и одним из источников его развития, имеет несомненную связь с его содержанием, но не теряет при этом своей специфики… Система права сама выступает в качестве одного из важнейших факторов, определяющих построение и развитие системы законодательства. Формирование системы права есть одновременно выявляемый наукой процесс раскрытия объективно существующих закономерностей общественного развития… На достижение максимального соответствия системы права объективной действительности (а не признание той или иной области общественных отношений самостоятельной отраслью права) должны быть направлены усилия науки… Право, как и законодательство, относится к числу органических систем, которым присуще диалектическое соотношение между их структурой в целом и элементами. При этом структура может пониматься и как строение (состав) объекта, и как закон связи, и как результат взаимодействия между элементами. Такой подход позволяет получить не только статичную, но и динамичную характеристику объекта, в том числе права и законодательства.» [205] .

В контексте всего сказанного вновь стоит отметить, что свойственное отечественной правовой культуре (и превалирующее в ней) отраслевое видение вопросов структуризации системы права (базирующееся на провозглашении двумя «общепринятыми» критериями распределения данных об общественных отношениях, подпадающих под юридическое воздействие, предмет и метод правового регулирования) не обеспечивает достаточной ясности и последовательности в изучении, исследовании и «конструировании» правовой материи (разных секторов, типов, срезов).

Не полностью востребовано оно и юридической практикой, так как последняя склонна акцентировать внимание на структурной конструкции не права, а именно законодательства.

Вместе с тем, наряду с преобладанием отраслевого видения и восприятия вопросов структурного строения правовой материи, в современном отечественном правоведении встречаются (хотя и не так часто) иные подходы к рассмотрению обозначенной проблематики, прямо указывающие на то, что отраслевое деление сохраняется более всего в силу «привычки». Так, нельзя не признать доказательственных посылов и аргументов той научной платформы, которая отмечает неоднозначность, недостаточную «жизнеспособность» отраслевой конструкции права и неоднозначность отраслевого дробления законодательства. В частности, на то, что «не является научно доказанным разграничение отрасли права как объективной категории и отрасли законодательства как производной от нее. Как та, таки другая существуют в одной системе координат. Кодексы, другие федеральные законы не строятся по отраслевому признаку, поскольку ими регулируются различные по предмету и методу отношения. В то же время эти отношения нельзя фактически разделить на публичные и частные – речь идет об их органическом единстве… Отраслевое строение правовой системы России – это скорее дань научной традиции, чем объективная реальность. Действительно, невозможно провести четкую грань между отраслями права.» [206] .

Еще ранее схожие рассуждения на данный счет выражали и некоторые иные правоведы [207] . Пожалуй, наиболее негативно отраслевая конструкция системы права была оценена еще в 1982 г. (как раз таки в ходе дискуссии о соотношении систем права и законодательства) Ц.А. Ямпольской.

По словам ученой, «отрасль права мы определяем через… целостный… комплекс общественных отношений… Но как… отделить одну группу отношений от другой… Имеется ли критерий…, дающий возможность определить ту степень связанности… общественных отношений, которая позволяет выделить их в четко очерченный комплекс… Я полагаю, что такого научно обоснованного критерия не существует… Одни из нас берут за исходное при определении отраслей более широкие группы отношений, другие – более узкие… В результате мы бесконечно и бесплодно спорим… Например, существует ли природоохранительное право?… Разве раньше отношений по охране природы не существовало? Они были, а соответствующей отрасли – не было. Значит, их просто стало больше. Но «больше» или «меньше»… не научный критерий… Отсюда следует…, что беря за основу., предмет правового регулирования…, мы не можем построить четкую, стройную систему права… Фактически отрасль не составляет основной структурной части системы права… Отрасль не является внутренне присущим подразделением правовой ткани… Отраслей как таковых в праве нет… Пытаясь втиснуть право в прокрустово ложе отраслей, мы, тем самым, мешаем развитию науки, рассмотрению права как целого.» [208] .

Внимательное исследование вопросов систематики права действительно позволяет утверждать, что отраслевая конструкция правового строения никогда не была (и не является) единственно возможной, не относится к числу аксиоматических правовых данностей. Дело тут главным образом в том, что гносеология многогранной «субстанции» права не может быть поставлена в зависимость сугубо от какой-либо одной классификации.

Анализ специальной литературы, легальных и правореализационных данных с неизбежностью приводит нас к выводу о том, что содержательные наполнения понятий отрасли права и отрасли законодательства не носят четкого характера, ибо критерии разграничения названных системных элементов права и, соответственно, статутного (и подстатутного) материала не обладают надлежащим уровнем определенности, конструктивности, универсальности. Отсюда вытекает и наличие погрешностей в «традиционных» для нашего правового порядка моделях видения структур права и нормативных правовых актов, так как корреспондирующие понятия («отрасль права» и «отрасль законодательства») являются в них ключевыми.