Таким образом, обоснованным представляется указание на то, что материальное и процессуальное право сочетаются не только в качестве содержания и формы, но также как цель и средство ее достижения. «Материальное право регулирует порядок и возможность овладения материальными и духовными благами, а процесс есть узаконенный способ принудительной реализации такой возможности» [193] . Вместе с тем суждения о сугубо принудительном характере процесса представляются нам недостоверными. Это вытекает хотя бы из возможности альтернативной подсудности, исключительной вариативности некоторых поведенческих актов участников процесса.

Представляется, что ярким примером демонстрации значения процессуальных норм, причем именно с платформы надлежащего функционирования материально-правовых положений, является следующий: «в судебной практике возникают случаи, когда лица предъявляют иски в целях получения решения, неосновательно освобождающего их от своих обязательств перед контрагентами. Подобные исковые требования представляют собой не что иное, как инсценировку судебного процесса. Как правило, в данном случае между сторонами процесса имеет место сговор. Ответчик, добиваясь прекращения своих обязательств перед третьими лицами, не являющимися участниками процесса, просит истца (являющегося подконтрольным ответчику субъектом) предъявить к нему исковые требования… Повод и основания такого «иска по сговору» могут быть совершенно надуманными и даже умышленно созданными сторонами. Например, истец может утверждать, что он выступает кредитором в якобы существующем между ним и ответчиком обязательстве, срок исполнения по которому уже наступил. Весьма распространенной также является ситуация, когда лицо предъявляет иск об исключении имущества из описи (ареста) по предварительной договоренности с ответчиком-должником в первоначальном обязательстве. Основанием такого иска являются утверждения истца о том, что спорное имущество принадлежит ему, а не ответчику. Последний признает заявленные исковые требования, «уводя» имущество из-под взыскания кредиторов… По законодательству некоторых стран лица, если… их права затрагивались решением, принятым в результате «фиктивного процесса», не были им связаны и могли в исковом порядке опровергать установленные факты… Здесь явно ощущается отсутствие в российском процессуальном праве института, сходного с английским estoppel, означающим правило доказывания, в соответствии с которым сторона не может отрицать определенные факты, которые предварительно ею же утверждались.» [194] .

Все сказанное выше приводит нас к мысли о том, что порок процессуальной нормы, с позиций должного, не может «отменять» юридико-регламентируемое правило поведения материального толка. В свою очередь, дефект нормы материальной процессуальным правовым предписанием также формализовываться не должен.

На этой основе позволим себе предположить, что материальное и процессуальное право, в обобщенном качестве, как правовые массивы с системных платформ должны рассматриваться не столько в «одноплоскостном», сколько в иерархическом ракурсе, с позиций общего (но не абсолютного) примата материальных поведенческих правил над процессуальными. Обозначенное правило необходимо ввиду того, что полное, совершенное соответствие материальных и процессуальных норм права друг другу в практическом аспекте представляется недостижимым.

Кстати сказать, утверждения о неосуществимости такого «безупречного» соответствия в юридической литературе встречаются довольно часто. Например, A.B. Юдин, исследуя арбитражные процессуальные нормы в контексте возможного злоупотребления ими, справедливо указывает, что «такое несовершенство вызвано отчасти объективными причинами и связано с тем, что идея исчерпывающим образом раз и навсегда урегулировать процессуальные отношения на предмет уничтожения процессуальных злоупотреблений… неосуществима в силу многообразия возникающих в арбитражном процессе ситуаций.» [195] . Полагаем, что выраженное в приведенной цитате умозаключение распространимо не только на арбитражное, но даже в общем на процессуальное, да и на все объективное (объективированное) право.

Подтверждение выраженной нами идеи о правиле должного системного приоритета материальных норм права над процессуальными можно усмотреть и в указании на то, что «злоупотребление процессуальными правами чаще всего связано с положением, когда субъект-правообладатель осуществляет свои процессуальные права для защиты заведомо отсутствующих у него субъективных материальных прав. В этом проявляется функциональная взаимосвязь материальных и процессуальных прав. Сказанное может означать ситуацию ведения лицом судебного процесса «ради самого процесса», поскольку отсутствие материальных прав само по себе не является основанием для непризнания за субъектом прав процессуальных. Кроме того, вопрос о наличии либо отсутствии материальных прав решается, как правило, уже после завершения дела, когда процессуальные права оказываются реализованными. Некоторые, в том числе содержащиеся в законе, описания злоупотреблений процессуальными правами моделируют данное понятие через указание тесной взаимосвязи материальных и процессуальных категорий. Например, «явно неосновательной (имеется в виду с материальной точки зрения) иск» (ст. 99 ГПК РФ). С учетом изложенного все совершаемые в арбитражном процессе действия должны соизмеряться с предполагаемыми за субъектами процесса арбитражным судом и утвержденными самими лицами субъективными материальными правами… Злоупотребление процессуальными правами резко диссонирует с провозглашенными законодателем целями и задачами правосудия… Правильное и своевременное рассмотрение и разрешение… дел в условиях процессуальной недобросовестности становится затруднительным, поскольку действия субъекта-правонарушителя всячески препятствуют реализации этих целей… Следствием злоупотребления правами в… процессе может выступать неправильное и несвоевременное рассмотрение и разрешение… дела. В общем плане злоупотребление как раз и направлено на введение… суда в заблуждение относительно действительных обстоятельств дела и на максимальное затягивание судебного разбирательства, с целью отсрочить вынесение неблагоприятного решения.» [196] . Отсюда следует и обоснованный вывод о том, что факторы злоупотребления процессуальными правами полностью противоположны, «антагонистичны», кардинально не соответствуют целям и задачам судебного производства.

Процессуальная «блокировка» субъективных правомочий материального порядка демонтируется и иными примерами. В частности, касательно области трудовых правоотношений можно встретить (поддерживаемые нами по части именно идейного наполнения) замечания о том, что в ряде случаев лицо «не может восстановить нарушенное материальное право из-за процессуальных препятствий, хотя факт пропуска… процессуального срока для обращения за судебной защитой не может служить законным основанием для того, чтобы освободить работодателей от обязанности по выплате работнику заработной платы, т. е. по реализации гарантированных законодательством прав работников… Отказ в восстановлении материального права со ссылкой на процессуальные нормы позволяет говорить о возможности применения ст. 3 ТК РФ, запрещающей дискриминацию в сфере труда. Понятие дискриминации является правовым и характеризуется следующими юридически значимыми обстоятельствами: а) наличием равных возможностей для реализации трудовых прав, б) отсутствием ограничений и преимуществ в зависимости от обстоятельств, запрещенных или не предусмотренных законом, в) установлением различий, исключений, предпочтений и ограничений прав работников только по установленным федеральным законом основаниям. Это означает, что доказанность всех перечисленных обстоятельств свидетельствует об отсутствии дискриминации в трудовых отношениях, а недоказанность любого из этих обстоятельств позволяет сделать вывод о наличии дискриминации работника. Приведенный пример можно считать дискриминацией, поскольку в нем отсутствует равенство возможностей для реализации трудовых прав: работник, нарушивший процессуальную норму, не имеет возможности восстановить материальное право.» [197] .

Одновременно скажем, что, по нашему мнению, в любом случае необходимо признавать подчиненность и материальных и процессуальных норм правовым принципам, причем независимо от того, носят сами последние первоочередную материальную или же процессуальную направленность. Именно этим в первую очередь и обуславливается неабсолютный характер сформулированной нами выше идеи о примате материальных норм над процессуальными.

Также следует подчеркнуть, что и материальные и процессуальные юридические установления должны не только «формально» соответствовать принципам как права (прежде всего), таки законодательства, но и раскрывать, «развивать» их. «Верховенство принципов права проявляется в их приоритете по отношению к другим правовым предписаниям. Нормы-принципы как генеральные установления определяют общие закономерности урегулирования общественных отношений, в соответствии с которыми нормы – правила поведения реализуют эти задачи. Они не могут противоречить нормам-принципам, изменять или дополнять заложенную в них программу.» [198] .

В этом контексте вновь «высвечивается» тот факт, что в процессе реализации права весьма значимыми являются институты аналогии и толкования, развитое правовое мышление. Именно они позволяют находить оптимальный, в первую очередь с позиций справедливости, вариант правового разрешения ситуации в «преломлении» к конкретному казусу. Причем «функциональные связи в системе… права – важнейший ориентир при систематическом толковании. По сути дела, систематическое толкование представляет собой такой способ уяснения и разъяснения юридических норм, который призван раскрыть их содержание сквозь призму присущих им функциональных связей» [199] .