Например, анализируемое утверждение никоим образом не учитывает предметного и юридико-источникового сочетаний внутренних рядов права и законодательства , в то время как именно они будут свидетельствовать в пользу большей широты уже именно системы права.

Так, система права представлена правовыми нормами, выраженными не только посредством нормативных правовых актов и нормативных правовых договоров (которые, хотя и приняты к выделению в качестве самостоятельного вида юридического источника, воспринимаются нами все же в качестве разновидности именно актовой формы отражения правовых норм), но и через правовые обычаи, юридические прецеденты (административного и судебного толка), имеющие юридическое значение религиозные нормы (в соответствующих правовых системах). Таким образом, если рассуждать о широте систем права и законодательства (нормативного правового материала) с позиций «представляющих» их форм юридического выражения права, то первая «становится» гораздо более объемной.

Далее необходимо отметить, что представляющие систему права внестатутные правовые формы имеют (равно как и положения юридических источников иных видовых принадлежностей) определенное содержание. Наличествующие в них (также, как и выраженные в писаном праве) общеобязательные формально-определенные правила поведения обладают неким предметным действием, направлены на регламентацию какой-либо подверженной юридическому воздействию части социального общения. С этих позиций вновь получается, что широта системы права «значительнее», нежели у такого же показателя одноименного законодательного строения, так как охватывает более обширный (во всяком случае, именно с позиций своего объема) предмет юридического регулирования (проявляющийся в различных правилах поведения, предназначенных для адресатов норм права).

По небезосновательному мнению O.E. Мешковой, «традиционно ставится вопрос о соотношении системы права именно с системой законодательства. Последняя же имеет несколько определений. В узком смысле – это система законов, в широком – законов и подзаконных нормативных правовых актов. И в том, и в другом случае из поля зрения выпадает целый массив правовых норм, которые содержатся и в иных источниках права, например, в нормативных договорах, правовых обычаях, судебном прецеденте… Понятие «система источников права» было заменено понятием «система законодательства», а проблема источников права – проблемой соотношения системы законодательства и системы права.». Далее автором также указывается: «конечно, в идеале нормы права должны быть закреплены в нормативных актах.» [222] .

O.E. Мешковой верно подмечено, что в рассуждениях об отраслевых конструкциях права и нормативного правового материала чаще всего не учитывается тот факт, что имеющие юридическое значение правила поведения выражаются далеко не всегда посредством статутных (и под статутных) форм.

Более того, отметим, что в конце 90-х гг. XX в. в юридической науке сформировалась даже последовательная позиция, согласно которой система законодательства понималась в существенно расширенном значении, а именно – как система источников права. Но, вместе с тем, воззрения сторонников такого подхода все равно излагаются преимущественно лишь к данным актовой нормативной правовой ткани. Часто рассуждения о трактовании системы законодательства в качестве системы источников права сопровождается и «традиционным» признанием объективности отраслевого среза системы права и, соответственно, относительной субъективности этого же среза системы законодательства.

К примеру, А.И. Бобылев (по нашему мнению, обоснованно полагающий исходным элементом системы законодательства именно статью, а не нормативный правовой акт в целом) указывает: «…во-первых, если система права – это совокупность правовых норм, то система законодательства – это совокупность источников права, которые являются формой выражения правовых норм; во-вторых, если система права отражает внутреннее строение права, то система законодательства – это внешняя видимая форма системы права; в-третьих, если система права носит объективный характер, поскольку отражает состояние общественных отношений, то система законодательства строится по иному принципу: в ее формировании значительное место занимает субъективный фактор, обусловленный потребностью юридической практики; в-четвертых, если система права представляет собой совокупность норм права, разделенных по предметному признаку (отраслям права), то система законодательства – это совокупность нормативных актов, которая строится как с учетом отраслевого принципа, так и без его учета, т. е. в одних случаях законодательство издается применительно к конкретной сфере правового регулирования, в других – закон содержит нормы различных отраслей права; в-пятых, первичным элементом системы права служит норма права…; первичным элементом системы законодательства является статья нормативного правового акта… Таким образом, система законодательства – это совокупность источников права, которые представляют собой форму выражения правовых норм.» [223] .

Вместе с тем нам видится, что «проблема» источников права не может быть отождествлена с «проблемой» соотношения систем права и законодательства , так как она хотя и пересекается, но не совпадает с ней. В вопросе об источниках права (в их юридическом значении) наиболее значимыми являются именно проблемы: видового сочетания; субординационного и (или) горизонтального соотношения; взаимоувязанного и сугубо видового действия таковых и пр. При этом судебные прецеденты, вопреки указаниям O.E. Мешковой, все-таки входят в такой вид юридического источника, как правовой (или юридический) прецедент, т. е. являются в рассматриваемом качестве не самостоятельным видом, а подвидом.

В свою очередь, в вопросе о соотношении систем права и законодательного материала основное внимание приходится на выявление целесообразного, оптимального статутного выражения упорядоченных данных о правовых правилах поведения. Поэтому система юридических источников и не должна приравниваться к системе законодательства. Она представляет собой самостоятельный срез системы права.

Согласиться же с тем, что именно нормативные правовые акты всегда и безусловно являются оптимальной формой выражения правовых норм, мы возможности также не усматриваем, ибо их положения носят абстрагированный и символьный (словесный, сугубо текстовой) характер, в то время как телеология правового действия носит конкретное предназначение. Кроме того, отечественная практика актовой нормативной правовой регламентации настолько изобилует пороками, что «доверие» к данной форме выражения правовых норм оказывается существенно «подорванным». Как говорит А.М. Нечаева: «…создавать нормы права – большое искусство, но иногда нормы права могут содержать всего-навсего одну фразу, которая впоследствии способна погубить если не весь закон, то всю идею.» [224] . Текстовая оформленность правовой нормы действительно может коренным образом исказить ее предполагаемое, желаемое юридико-регламентационное наполнение. В то же время прецедентное и обычное право создаются именно в процессе «живого» регулирования. Правовой же обычай, кроме того, с погрешностями лексического отображения и вовсе не увязан.

Система права превышает систему законодательства и по своему функционально-информативному значению. Так, если система статутного материала, с юридических позиций, содержит только легальные правилоповеденческие положения, то система права аккумулирует (как отмечалось ранее) не только статутные, но и неписаные профильные (специально-юридические) установления, а также данные о таковых (причем и научного, и практического, и учебного толка). Охватывает система права и положения о фактическом и должном действии правовых норм, выраженных в различных юридико-источниковых видах. Получается, что система права равна системе законодательства в совокупности с правовыми нормами, выраженными во внестатутных формах и различными профильными (доктринальными, реализационными и учебными) данными обо всех них.