Например, на основании ст. 14 Федерального конституционного закона «О чрезвычайном положении» выборы и референдумы на той территории, на которой чрезвычайное положение введено, не осуществимы в течение всего периода действия такового. Если в период чрезвычайного положения истек срок полномочий соответствующих органов публичной власти, то он продлевается вплоть до прекращения соответствующего специального положения. Тем самым федеральный статут может приостановить территориальное (и временное) действие ст. 1, 5, 6, 7 (и иных) регионального Закона «Избирательный кодекс города Москвы» [307] . Можно привести и иной пример. На основании ст. 15 Федерального конституционного закона «О чрезвычайном положении» возможно приостановление действия, в том числе территориального, любого правового акта субъекта федерации, не соответствующего такому специальному документу, как Указ Президента РФ о введении чрезвычайного положения.

При втором подварианте московский правовой акт действует не на всей территории столицы по причинам, связанным с функционированием самой правовой системы региона. Здесь опять-таки возможны два варианта: презюмируемый и специально установленный.

Для демонстрации презюмируемой вариации укажем, например, на то, что акты префектов административных округов г. Москвы по умолчанию распространяются лишь в пределах соответствующих территориальных единиц. Так, распоряжение префекта Юго-Восточного административного округа «О подготовке ледовых катков в зимнем сезоне 2008–2009 годов» имеет территориальное действие исключительно в рамках соответствующей территории. В свою очередь, Закон г. Москвы «О городской адресной программе развития застроенной территории квартала № 804 «Камушки» Пресненского района города Москвы на 2008–2014 годы» [308] предназначен для реализационного действия на территории указанного в наименовании акта квартала; т. е. ограничение площади его функционирования является специально установленным. Впрочем, по нашему мнению, юридическое регламентирование адресных программ посредством статутной формы само по себе представляется порочным (так как здесь не имеет места регламентация соответствующего – по значимости – уровня социального поведения).

По второй («расширительно-распространительной») группе также можно привести примеры, относящиеся к правовой системе как общегосударственного , так и регионального уровня. В частности, Федеральный закон «О государственной политике Российской Федерации в отношении соотечественников за рубежом» (в том числе его ст. 6, 16, 17) свидетельствует о возможности выхода территориального действия правовых актов регионов за пределы их границ. В свою очередь, на собственно региональном уровне постановление Правительства Москвы «Об организации в 2008 году лечения и оздоровления за рубежом инвалидов молодого возраста и детей-инвалидов города Москвы» имело (а собственно юридически и не утратило) территориальное распространение не только в российской столице, но и за ее рубежами. Такое же, в территориальном аспекте, значение имеют, например, положения распоряжения Правительства Москвы «Об утверждении Положения о городской комиссии по рассмотрению заявок на приобретение в собственность города Москвы имущества за рубежом» и распоряжение мэра Москвы «Об утверждении концепции создания организаций «Дом Москвы» за рубежом» [309] .

Таким образом, разнообразие действия правовых актов предопределяет научно-практическое внимание к вопросу об их классификации. В увязке с этим позволим себе, прежде всего, заметить, что, по нашей позиции, под правотворчеством следует понимать создание любой правовой нормы: пусть даже процесс ее сотворения нельзя с точностью определить во времени, ибо у «результата» нет «даты принятия»; пусть даже отсутствует возможность назвать конкретного «демиурга», ибо он является слишком неопределенным (как это бывает, например, в отношении правового обычая).

Причина такого подхода заключается в том, что даже несмотря на отсутствие реквизитно-«кодированных» признаков, мы имеем дело с творением юридического правила поведения. В свою очередь, понятие нормотворчества является, по нашему мнению, более конкретным (и, соответственно, менее объемным) и относится к той части правотворчества, в которой речь идет о создании отражающих нормы права писаных юридических форм.

Таким образом, нормотворчество следует признать разновидностью общего понятия правотворчества. Отождествляя же нормотворчество и правотворчество, мы (исходя из фактического юридико-литературного материала) сводим «выработку» поведенческих правил интересующего нас вида лишь к созданию тех форм, которые принято назвать нормативными правовыми актами (и договорами). При этом в самом нормотворчестве, согласно устоявшимся положениям правовой доктрины и практики, также выделяются различные виды, например законотворчество.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что указанное нами соотношение понятий «правотворчество» и «нормотворчество» удобоваримо только в юридической плоскости, так как социальная жизнь, помимо правовых, порождает и многие иные (например, технические) правила (рассмотрение которых выходит за рамки данной работы).

Далее, если исходить из необходимости различения юридических актов, отражающих стандартизированные модели поведения и не «включающих в себя» таковые, то наиболее целесообразной представляется их классификация на: 1) нормативные правовые (или по емкому выражению А.Б. Венгерова, «правосодержащие» [310] ) и 2) те, посредством которых реализуется субъективное право, т. е. на правореализационные. В юриспруденции уже имеется аналогичная классификация – речь идет о подразделении юридических документов на нормативные правовые и правоприменительные акты. Вместе с тем правоприменение является лишь одной из возможных форм реализации права. Исходя из этого, логичным представляется обозначение актов, возникающих в процессе осуществления права и не имеющих признака нормативности, понятием правореализационных. Естественно, своеобразность правоприменительных документов данной классификацией ни в коей степени не нивелируется. Просто они подпадают под «число» правореализационных, выступают их подразновидностью.

Все сказанное свидетельствует о том, что для надлежащей классификации правовых актов необходимо выделить уровни и систематизировать признаки (т. е. те стороны, по которым возможно адекватное узнавание, определение, описание [311] ) корреспондирующих документов. Уровневые, характеризующие суть правовых актов черты отображают одновременно интегративные и дифференцирующие данные о соответствующих элементах юридической материи. Причем, чем «выше» степень обобщения, тем более заметны объединяющие и менее «видимы» различающие (обособляющие) сущностные черты. На более мелких «консолидирующих ступенях», соответственно, ярче проявляются конкретизирующие характеристики (притом что более общие «отступают на второй план»).

Итак, следуя дедуктивному методу, в первую очередь необходимо указать на общий признак правовых документов, коим является их юридический характер. Этот признак: 1) свойственен всем правовым актам без исключения; 2) свидетельствует об их принадлежности к юридическим документам (а следовательно, и о правовой значимости, способности таковых влечь за собой юридические последствия). Дифференцирующее значение данного признака заключается в том, что он позволяет отграничить правовые акты от документов не правового (не юридического) характера (например, договор купли-продажи недвижимого имущества от курсовой работы, посвященной названному соглашению).