Отметим также, что не содержащие общеобязательных формально-определенных, исходящих от государства (а на международном уровне – от уполномоченных субъектов наднациональной правовой системы) поведенческих правил юридические документы могут выступать наглядным примером актов, реализующих вышестоящие, например, федеральные правовые нормы (в чем и находит свое проявление их правовой характер), в том числе и законодательного типа. Для демонстрации укажем в данной связи на распоряжение Правительства Москвы «О переименовании государственных образовательных учреждений», направленное на реализацию таких федеральных актов, как статут «Об образовании» и правительственное постановление «Об утверждении Типового положения об образовательном учреждении среднего профессионального образования (среднем специальном учебном заведении)» [327] .

Также укажем, что вопрос о роли нормативных правовых актов и иных юридических документов в контексте регламентационного воздействия на социальное поведение имеет не только теоретическое, но и существенное практическое, прикладное значение.

Так, по меткому замечанию Г. Кельзена: «…неопределенность юридического акта может быть… непреднамеренным следствием свойств нормы, им реализуемой. Прежде всего, существует неясность слова или фразы, используемой в норме; лингвистическое значение нормы не является четким, и любой, кто бы ее ни применял, сталкивается с различными возможными прочтениями. Такая же ситуация возникает там, где должностное лицо, применяющее норму, считает, что… может понять различие между ее лингвистическим выражением и волей правотворческого органа, тогда как вопрос установления последней может оставаться совершенно открытым. В любом случае, когда буквальное значение смысла нормы считается не соответствующим воле законодателя, должны существовать возможности раскрытия последней путем обращения к другим источникам, нежели непосредственно к словесной формулировке. Традиционная юриспруденция, как правило, признает, что так называемая воля законодателя или намерение сторон, заключающих договор, могут не соответствовать словам, используемым в статуте или в сделке. Такое различие может быть полным или, в некоторых случаях, частичным, например, когда воля законодателя или намерение сторон согласуются, по крайней мере, с одним из нескольких возможных пониманий лингвистического выражения нормы. В конечном счете, неопределенность предписываемого юридического акта может быть результатом существования двух предположительно действительных норм, содержащихся, скажем, в одном и том же статуте и противоречащих друг другу полностью или частично.» [328] .

Отметим, что несоответствие идеи (сущностного предназначения) и действительного содержания юридического предписания (особенно нормативного характера) способно породить (повлечь за собой) целый ряд негативных последствий. В том числе: нарушение личностных прав; различные коллизии нормотворческой и правоприменительной практики; избыточность юридической регламентации.

Интересно, что в правоведческой науке обозначенное несоответствие вызвало весьма замысловатое восприятие (на настоящий момент, правда, не получившее существенного распространения). Оно сводится к тому, что нормативные правовые акты, принятые с нарушением формы и (или) имеющие содержательные дефекты (в том числе противоречащие вышестоящим юридическим документам) предлагается обозначать как незаконные. При этом поясняется, что поскольку незаконные нормативные правовые акты, пусть даже лишь до момента утраты ими юридической силы, имеют профильное воздействие, то их надлежит «рассматривать как самостоятельный регулятор общественных отношений» [329] .

Как видится, нормативные правовые акты, имеющие дефекты формы и (или) содержания не могут трактоваться в качестве отдельной категории (подкатегории) юридических регламентаторов социального поведения, т. е. как особый, самостоятельный вид (или подвид – в данном случае не суть важно) формально-юридического правового источника.

Фактическое действие незаконных актов, по нашему убеждению, обусловлено лишь пороками механизма юридического воздействия, ибо никто не опровергал и не отменял «золотого» правила разрешения иерархических правовых коллизий, гласящего о приоритетности правового акта с большей юридической силой. Акты, противоречащие «духу права», действительно в какой-либо определенный темпоральный момент могут воздействовать на общественное взаимодействие. Вместе с тем их следует рассматривать не в качестве самостоятельных юридических регуляторов, а как порочные элементы законодательной системы. При этом, безусловно, нужно стремиться к повышению качественного уровня нормативного правового материала, ибо погрешности юридической техники способны «свести на нет» все самые разумные нормотворческие побуждения. Но нельзя забывать и о том, что даже идеальный, с позиций технического исполнения, но «оторванный» от «идеи» права текст нормативного правового акта будет оставаться не более чем совокупностью статей, не находящих адекватного социального воплощения.

Здесь, в частности, можно вспомнить слова А.П. Дудина о том, что «противоречия между нормами права (законами) и фактическими отношениями бывают двух видов: а) противоречия существования, когда нормы права и фактические отношения представляют собой лишь различные формы выражения одной и той же сущности…; б) противоречия сущности, когда устаревшие нормы права настолько отстают от ушедших вперед в своем развитии фактических отношений, что и те, и другие превращаются в самостоятельные сущности.» [330] .

Далее скажем, что вопросы систематизации нормативных правовых актов также являются традиционно актуальными для любых правовых систем, в которых указанный вид юридических источников права получил достаточное (хотя вовсе и не обязательно доминирующее) распространение.

Это обусловлено необходимостью: 1) поддержания позитивного правового материала в актуальном («работающем», «рабочем») состоянии; 2) выявления в таковом противоречивых положений и преодоления данного порока (имея в виду потенциальное стремление к недопущению оного); 3) приведения писаных правовых норм (содержащихся в законодательных и подзаконных нормативных правовых актах) в соответствие друг другу, их системного упорядочения; 4) обеспечения максимально возможного удобства в обращении с объективированными правовыми нормами (ознакомлении с ними, их прикладном «использовании»); 5) содержательного и формального совершенствования позитивной правовой ткани (в том числе посредством укрупнения юридических документов, направленного на недопущение или устранение их необоснованного количества).

Последнее особенно актуально в контексте характерной для современной российской законодательной системы чрезмерной множественности юридических правил поведения писаного толка, избыточного числа нормативных правовых актов. Впрочем, на «излишества» в статутной и вытекающей из нее юридико-документальной регуляции социального общения внимание обращается достаточно давно, и не только в отечественном правовом порядке.

Так, уже в прошлом веке указывалось: «…обилие законодательных и подзаконных актов достигло во Франции такой степени, что вряд ли кто осмелится ссылаться на старый принцип: всякое лицо предполагается знающим закон. Ныне верно обратное положение: никто не знает законов, и сами специалисты часто попадают впросак из-за нагромождаемой глыбы актов»; «…никто не в состоянии сказать, какой величины достигло общее число действующих в Германии законов, исполнительных постановлений…, общих распоряжений, приказов, указов, директив и иных «предписаний»… И ежедневно законодатели, министерства и ведомства создают новые правовые нормы…, компетентные законодательные органы государства неустанно творят новое право.» [331] .

Наиболее сложной, можно сказать, «высшей» формой систематизации законодательства (в широком значении данного термина) по обоснованным причинам принято считать кодификацию , подразумевающую под собой не только внешнюю (формальную), но и внутреннюю (содержательную, собственно юридико-регламентарную) переработку наличествующего правило-поведенческого материала. Результат осуществления названного вида систематизации по своей форме направлен на появление кодифицированного акта определенного вида (например, основ законодательства или кодекса).