Глава II.

ПРОДОЛЖЕНІЕ ПУТЕШЕСТВІЯ,—Я ИЗБАВЛЯЮСЬ ОТЪ НАСТАВНИКА.

1767.

Между тмъ, зима приближалась и я торопилъ нашего безпечнаго наставника скоре хать въ Неаполь, гд было ршено провести карнавалъ. Мы отправились въ извозчичьей карет, такъ какъ съ одной стороны дорога отъ Рима до Неаполя была тогда очень плоха, а съ другой, мой камердинеръ Илья, упавъ съ лошади въ Ради-кофани, сломалъ себ рзтку; мы взяли его въ свою карету, гд онъ очень страдалъ отъ толчковъ, по дорог въ Римъ. Въ этомъ слз'ча онъ выказалъ большую дз'шев-ную силу, твердость и присутствіе духа: онъ самъ поднялся, взялъ лошадь подъ уздцы, дотащился пшкомъ и безъ посторонней помощи до Радикофани, больше, чмъ за милю разстоянія. Въ Радикофани онъ послалъ за хирз*ргомъ и въ ожиданіи его попросилъ засучить себ рзткавъ, самъ ощупалъ руку и, убдившись, что она сломана, вправилъ ее и настолько хорошо, что хирзтргъ, пріхавшій одновременно съ нами, не счелъ нужнымъ поправлять его

дло и удовольствовался тмъ, что забинтовалъ руку. Мене чмъ черезъ, часъ мы отправились дале, уложивъ въ карету бднаго Илью, который, несмотря на жестокія страданія, старался сохранить спокойное выраженіе лица. Въ Аквапенденте у нашей кареты сломалось дышло и мы вс очутились въ большомъ затрзтдненіи, ршительно не зная, что длать; я говорю „вс“, имя въ видз^ только насъ,—молодыхъ людей, стараго наставника и четырехъ слугъ; что касается Ильи, то, несмотря на нодвязаннз’Ю РЗ'ку, онъ больше всхъ сзютплся и старался починить дышло. Благодаря его помощи, намъ удалось черезъ два часа пз'ститься въ дальнйшій путь и починенное дышло благополучно дотащило насъ до Рима.

Мн захотлось упомянуть объ этомъ эпизод моего пз'тешествія, ясно заказывающемъ на мужество и присз’Т-ствіе духа этого скромнаго человка; да и вообще я не могу не преклоняться передъ простыми и естественными добродтелями, къ которымъ такъ несправедливо относятся недостойные правители, не довряя имъ и стараясь ихъ подавить....

Мы пріхали въ Неаполь на второй день Рождества; погода стояла почти весенняя. Я никогда не забуду нашего възда отъ Капо-ди-Кина по улицамъ Студи и Толедо. Городъ произвелъ на меня впечатлніе чрезвычайно веселаго и оживленнаго.

Первыя впечатлнія смнились иными, когда пришлось остановиться въ очень скверномъ постояломъ двор, въ грязномъ и темномъ закоулк: лучшія гостиницы были переполнены иностранцами. Эта непріятность омрачала мое пребываніе въ Неапол, такъ какъ помщеніе всегда оказывало и оказываетъ большое вліяніе на состояніе моего капризнаго духа.

Съ первыхъ же дней, по рекомендаціи нашего посла, я былъ представленъ во многіе дома. Благодаря пз’блич-нымъ спектаклямъ, безчисленнымъ частнымъ празднествамъ и разнообразію развлеченій, здшній карнавалъ показался мн роскошне и интереснй, чмъ въ Турин.

Тмъ не мене, въ водоворот новыхъ и постоянныхъ развлеченій, совершенно независимый, богатый, привлекательный по наружности, восемнадцати лтъ, въ душ я испытывалъ пресыщеніе, скуку и тоску. Наибольшимъ моимъ удовольствіемъ было посщеніе новаго театра— буффъ; но музыка, даже и легкая, всегда наввала на меня меланхолію, вызывая печальныя и мрачныя мысли. Впрочемъ, въ этомъ я находилъ особую прелесть, которой упивался зъ одинокихъ прогулкахъ по набережнымъ Кіаіа и Портичи. Я познакомился съ нкоторыми молодыми неаполитанцами, но ни съ кмъ не сдружился: неподатливый характеръ мшалъ мн искать сближенія съ людьми и эта особенность, отражавшаяся, вроятно, на моемъ лиц, мшала и друшимъ сойтись со мной. То же было и съ женщинами, къ которымъ я вообще чушство-валъ болыну'ю склонность; я предпочиталъ скромныхъ, а нравился только наглымъ. Кром того, горячее желаніе продолжить пз'тешеетвіе и по ту' сторону' горъ, заставляло меня старательно избгать всякихъ любовныхъ цпей; благодаря этому въ первое свое путешествіе я избжалъ ловушекъ. Я цлыми днями здилъ по окрестностямъ, но не изъ-за интереса къ посщаемымъ мстамъ, а исключительно изъ любви къ передвиженію: мн никогда не надодало хать, а на одномъ мст я скоре начиналъ скучать.

Будучи представленъ ко двору', я нашелъ большое сходство въ манерахъ между Фердинандомъ IV, которому было тогда лишь 15—іб лтъ, и тми тремя правителями, которыхъ мн приходилось видть раньше: нашего прекраснйшаго стараго короля Карла-Эммануила, правителя Милана-герцога моденскаго и великаго герцога То-сканскаго-Леопольда, еще совсмъ юношу'. Изъ этого я заключилъ, что вс госущари на одно лицо и что вс дворы—одна лакейская. Во время пребыванія въ Неапол, я вторично прибгъ къ хитрости: я обращался къ нашему сардинскому послу съ тмъ, чтобы полу'чить отъ Туринскаго двора разршеніе оставить своего наставника

и продолжать путешествіе самостоятельно. Я прекрасно ладилъ со своими молодыми спутниками и наставникъ намъ ничмъ не докучалъ; но при перездахъ изъ города въ городъ, нужно было столковываться междзг собой, въ поискахъ-же помщенія онъ постоянно колебался, тормозилъ дло и этимъ стснялъ насъ. Итакъ, я ршился просить министра написать обо мн въ Тз’ршгь, чтобы засвидтельствовать мое хорошее поведеніе и доказать, что я вполн способенъ жить и пз'тешествовать самостоятельно. Дло къ счастью удалось и я былъ отъ души благодаренъ посланнику, который съ своей стороны отнесся ко мн съ большой симпатіей и посовтовалъ заняться политикой, чтобы обезпечить себ дипломати-ческзчо карьерз7. Это предложеніе пришлось мн по сердцу и я съ удовольствіемъ остановился на немъ мыслью, считая, что этотъ родъ службы наимене з’низителенъ; однако, я не предпринималъ ничего для осуществленія своихъ намреній. Я никому не говорилъ объ этихъ своихъ мысляхъ и старался держать себя не по лтамъ серьезно и благопристойно. Мои природныя качества помогли мн въ этомъ больше, чмъ сила воли; я всегда былъ серьезнаго нрава (и это не было обманомъ), и въ самой безпорядочности соблюдалъ порядокъ; заблуждаясь я всегда сознавалъ, что заблз’ждаюсь.

Между тмъ, совершенно не разбираясь въ себ, не находя въ себ способностей ни къ чему и страдая вдобавокъ склонностью къ постоянной меланхоліи, я нигд не находилъ покоя, такъ какъ самъ не зналъ, чего хотлъ. Я смло подчинялся своей природ, не стремясь никогда къ изученію ея. И лишь много лтъ спустя я понялъ, откзща проистекало мое несчастье: я убдился, что мое душевное равновсіе обезпечено лишь тогда, когда сердце полно возвышенной любовью, а умъ занятъ благороднымъ трудомъ. Всякій разъ, какъ мн не хватало одного изъ этихъ з'словій, я становился неспособенъ къ другому и невыразимо тосковалъ и мучился.