Но, оставивъ берега Франціи и высадившись въ Дз’вр, мы вдвое меньше стали 43’вствовать холодъ и по дорог въ Лондонъ почти не видали снга. Насколько Парижъ мн не понравился съ перваго взгляда, настолько сразу

понравилась Англія, и особенно Лондонъ. Улицы, гостиницы, лошади, женщины, всеобщее благосостояніе и жизнедятельность этого острова, чистота и комфортъ домовъ, хотя и небольшихъ, отсз'тствіе нищихъ, постоянный круговоротъ денегъ и промышленности, одинаково распространенной въ столиц и въ провинціи, словомъ все то, что прославило этзт исключительно-свободнзчо и счастливз'іо сторонз'—очаровало меня съ перваго взгляда, и мои два послдзчощихъ посщенія ея ни въ чемъ не измнили этого мннія. О, насколько Англія отличается отъ дрзтихъ госзщарствъ Европы во всхъ отрасляхъ общественнаго благосостоянія, благодаря превосходствз' своего правленія! Хотя я тогда не изз'чалъ серьезно кон-ститзщію Англіи, даруюіцуго ей это процвтаніе, я все-же сумлъ замтить и оцнить великіе плоды ея.

Въ Лондон иностранцу гораздо легче попасть въ общество, чмъ въ Париж. Вслдствіе этого и при помощи своего спутника я въ первые-же мсяцы згвлекся свтской жизнью. Моя неотесанность и природная нелюдимость быстро поддались отеческой ласк и любезномз’– вниманію, которые я встртилъ со стороны князя ди-Массерано, испанскаго посланника, горячо любившаго пьемонтцевъ: онъ самъ былъ родомъ изъ Пьемонта, хотя отецъ его навсегда переселился въ Испанію. Но, черезъ три мсяца, убдившись, что вызды, з’жины и банкеты меня совершенно не развлекаютъ, и я ничего не могу въ нихъ почерпнз'ть, я перемнилъ образъ жизни; вмсто того, чтобы разыгрывать роль салоннаго кавалера, я предпочелъ взять на себя скромнзтю должность кзгчера, ожидающаго у подъздовъ. И вотъ я сталъ развозить изъ одного конца Лондона въ дрзъой моего товарища, прекраснаго Ганимеда, которому я предоставилъ славз' любовныхъ побдъ. Я такъ освоился со своей новой кзтчерской должностью и исполнялъ ее такъ развязно, что даже з’спшно участвовалъ въ гонкахъ, которыя з'страиваются англійскими і<зтчерами при разъзд изъ театровъ и изъ Рен-лафа, безъ з’щерба для экипажа и для лошадей. Итакъ, я проводилъ каждое утро 4—5 часовъ верхомъ, а вечеромъ 2—з часа правя на козлахъ во всякую погоду; зто было единственнымъ моимъ развлеченіемъ до конца зимы.— Въ апрл я совершилъ со своимъ всегдашнимъ спутникомъ экскурсію въ лучшія провинціи Англіи. Мы побывали въ Портсмут, Сальсбери, Бат, Бристол и вернулись въ Лондонъ черезъ Оксфордъ. Страна эта мн чрезвычайно понравилась, и гармонія, царящая на этомъ остров, гд все стремится къ наибольшему общественному благосостоянію, съ каждымъ днемъ все боле очаровывала меня. Съ того времени во мн родилось желаніе обосноваться здсь навсегда. Не могу сказать, чтобы мн очень нравились англичане, хотя они и казались симпатичне французовъ, такъ какъ отличались большимъ добродз'-шіемъ. Но общій характеръ страны, простота нравовъ, красота и скромность женщинъ, духъ законности въ правленіи, настоящая свобода, отсюда проистекающая—все это заставляло меня вполн примириться съ непріятностями климата, меланхоліей, которз'Ю онъ навваетъ и съ раззорительною дороговизной жизни.

Вернувшись изъ этой поздки, я съ новой силой былъ охваченъ желаніемъ пз’тешествовать и мн стоило большихъ трудовъ отложить свой отъздъ въ Голландію до начала іюня; когда насталъ долго жданный день, я отплылъ изъ Гарвича въ Гельветльвусъ, кзща прибылъ черезъ 12 часовъ благодаря попз^тному втру.

Голландія — пріятная, смющаяся страна въ лтнее время, но она бы мн еще боле понравилась, если бы я постилъ ее до пз’тешествія въ Англію, т. к. все то, чмъ восхищаешься въ Англіи: ея населеніе, богатства, чистота, мзщрость законовъ, чудеса оживленной промышленности—все это находишь и въ Голландіи, но въ меньшей степени. Въ самомъ дл, посл многихъ дрз'гихъ путешествій, увеличившихъ мою опытность, только Англія и Италія изъ европейскихъ странъ оставили во мн желаніе постить ихъ вновь: первая, потомз1, что з'мніе въ ней, такъ сказать, покорило и видоизмнило природз– ;

вторая же потому, что въ ней природа всегда энергично возставала, чтобы всячески отомстить часто плохимъ и всегда бездятельнымъ правительствамъ.

Во время моего пребыванія въ Гааг, гд я остался гораздо дольше, чмъ предполагалъ, я попалъ, наконецъ, въ первый разъ въ жизни, въ любовныя сти. Прелестная молодая женщина, бывшая только годъ замужемъ, полная природной граціи, скромной красоты и наивности, ранила меня въ самое сердце. Городъ былъ маленькій, развлеченія рдки; я видалъ ее чаще, чмъ мн сначала этого хотлось; но скоро я сталъ жаловаться, что вижз' ее слишкомъ рдко. Не замчая этого, я самымъ ужаснымъ образомъ попалъ въ плнъ; я уже сталъ думать о томъ, чтобы никогда не покидать Гааіу, будучи убжденъ что я не въ состояніи жить безъ этой женщины. Мое непокорное сердце, извдавши любовь, открылось также и для чувства нжной дружбы. Моимъ новымъ дрзтомъ оказался донъ Хозе д’Акз'на, тогда портз^гальскій посланникъ въ Голландіи.

Это былъ человкъ большого зтма, крайне оригинальный, достаточно образованный, съ желзнымъ характеромъ, добрымъ сердцемъ и пламенной, возвышенной дзгшой. Извстное соотвтствіе нашихъ замкнутыхъ характеровъ сблизило насъ незамтнымъ образомъ, а искренность и пылкость нашихъ дз’іпъ довершили остальное. Такимъ образомъ, въ Гааг я почувствовалъ себя счастливйшимъ 'изъ смертныхъ: въ первый разъ въ жизни я ничего на свт не желалъ, кром дрз7га и любовницы. Я былъ любовникомъ и дрз7гомъ, и пользовался взаимностью съ обихъ сторонъ; моя душа питалась исключительно нж-ныыи чувствами: съ дрзтомъ я говорилъ о любовниц, съ ней же—о друг. Такимъ образомъ, я вшалъ тогда радости несравненныя и до тхъ поръ еще невдомыя моему сердпу, хотя оно всегда искало ихъ, предчувств)’я ихъ въ будущемъ. Этотъ достойный другъ всегда давалъ мн самые мудрые совты. Онъ обладалъ особеннымъ искз’сствомъ (котораго я никогда не забуду) заставлять меня краснть и раскаиваться въ пустой и праздной жизни, которую я велъ, никогда не открывая книги, безконечно многаго не зная. Мое невжество сказывалось особенно въ томъ, что мн совершенно чужды были многіе великіе поэты, составляющіе гордость Италіи, а также, хотя и немногіе, но значительные ея прозаики и философы; между’ прочимъ, безсмертный Никколо Макіавелли, котораго я зналъ лишь по именп. Это геній, очерненный и искаженный предразсудками въ нашихъ школахъ, гд ограничиваются одной характеристикой, не знакомя учащихся съ его твореніями, и не давая себ труща прочесть и понять его. Другъ д‘Акуна подарилъ мн экземпляръ Макіавелли, который я до сихъ поръ храню; я неоднократно перечитывалъ его и сдлалъ въ немъ нкоторыя замтки; но это было много лтъ спустя. Какъ ни странно (я замтилъ это много позже), но никогда духъ мой съ такой любовью не жаждалъ работы и творчества, какъ въ т времена, когда мое сердце было полно любви. Безъ сомннія, любовь мшала мн примнять мои умственныя способности, но именно она способствовала ихъ иробу’жденію. Лучше всего я преуспвалъ въ литератур тогда, когда могъ отдать, въ вид дани, плоды своего творчества любимому’ и дорогому су’іцеств.

Но это блаженство въ Голландіи продолжалось недолго. Мужъ моей любовницы былъ богатый человкъ, сынъ губернатора Батавіи. Онъ часто мнялъ мсто жительства и, ку’пивъ незадолго передъ этимъ баронское помстье въ Швейцаріи, ршилъ провести тамъ осень. Въ август онъ похалъ съ женою на воды въ Спа, куда я дружески сопровождалъ ихъ, не вызывая его ревности. Возвращаясь изъ Спа въ Голландію, мы хали вмст до Местрихта, гд я былъ прину’жденъ покинуть ихъ—возлюбленная моя должна была хать съ матерью въ деревню, а мужъ ея направился въ Швейцарію, Я не былъ знаком ь съ ея матерью и не имлъ никакого удобнаго предлога или приличнаго средства проникнуть въ чужой домъ. Мое сердце разрывалось отъ тоски при этой

первой разлук, но оставалась еще слабая надежда, что мы вновь увидимся. И, въ самомъ дл, черезъ нсколько дней посл моего возвращенія въ Гаагу и отъзда мужа въ Швейцарію, моя подруга вновь появилась въ город. Счастье мое было безпредльно, но пролетло какъ единый мигъ. Десять дней я считалъ себя, и дйствительно былъ, счастливйшимъ изъ людей. Моя подруга не смла сообщить мн о своемъ отъзд въ деревню, а я не имлъ смлости спросить объ этомъ... Разъ утромъ ко мн явился другъ д’Акуна и сообщилъ, что ей пришлось ухать. Онъ передалъ мн письмецо, написанное ея рз'кой, которое было для меня смертельнымъ зтдаромъ: она писала съ откровенной нжностью, что во избжаніе скандала не могла больше откладывать своего возвращенія къ мужу, который приказалъ ей немедленно вернз’ться. Другъ участливо посовтовалъ покориться необходимости и быть разсзщительнымъ, такъ какъ зло было непоправимо.

Я думаю, никто не поврилъ бы мн, если бы я описалъ вс безумства, которыя совершилъ въ припадк горя, доведшаго меня до отчаянія. Въ общемъ, говоря кратко, я хотлъ во что бы то ни стало умереть.

Не сказавъ объ этомъ никомз1, и, притворившись больнымъ, чтобы избавиться отъ присз'тствія дрзта, я послалъ за хирзфгомъ, котораго попросилъ пз'стить кровь; когда онъ исполнилъ мое желаніе и зщалился, я сдлалъ видъ, что хчз' спать и, задернз’въ занавски, принялся срывать съ себя повязки, чтобы истечь кровью.