Это было то, что я увидел, подъехав в своем экипажике к Сочи, потом пешком направляясь к пристани. Надобно случиться так, что новую красную пилюлю «горе побежденным» увидел немедленно же...

У пристани, на берегу, вижу две шеренги казаков до одной сотни человек. В гимнастерках, в бешметах, в черкесках нараспашку, все в черных папахах. У их ног сумы, бурки. Из комендантского здания быстро вышел «кто-то» в защитных бриджах, в парусиновой гимнастерке. На фуражке маленькая красная металлическая звездочка. Среднего роста, хорошо сложенный светлый блондин. Подойдя к выстроившимся, он громко произнес:

— Слушать мою команду!.. Направо — равняйсь! Смирно!.. Нале-е ОП! — и по пехотному резко подсчитал: — АТЬ, ДВА! Напра-а ВО! — И вновь: — АТЬ, ДВА! Отчетливей мне! — кричит он начальническим тоном. — Кру-уГОМ! — И вновь: — АТЬ, ДВА! Чище мне — белые бля-и! — уже зло кричит он.

Я остановился в недоумении и слышу и смотрю всю эту экзекуцию военного строя.

— Во-о ФРОНТ! — командует он и заканчивает: — А теперь забрать свои вещи!

И когда казаки взяли в руки то, что лежало у их ног, он снова резко командует:

— Смир-р-но-о!.. Нале-во! Ать, два! И в Туапсе шаго-ом — МАРШ!

(До Туапсе по птичьему полету около 60 верст; по зигзагообразному шоссе больше.)

И когда под уклон спустился хвост колонны, он медленно, крадучись, направился к группе офицеров человек в сорок, сидевших в 20 шагах в стороне. Подойдя к ним, он говорит:

— Как это ваш генерал Бабиев взорвал все железнодорожные водокачки от самого Царицына!.. Ведь это все государственное достояние!

Сказал, посмотрел на эту группу и пошел к себе. Все сидевшие офицеры на его слова ничего не ответили.

Подхожу к ним. Это были штаб-офицеры уже сдавшихся частей. В середине сидел полковник С.И. Земцев256, начальник 4-й Кубанской дивизии. Вокруг него хорошо знакомые мне друзья и соратники, Корниловцы и Кавказцы.

Вот Корниловцы: командующий полком войсковой старшина Без-ладнов, рядом войсковые старшины Трубачев и Клерже, войсковые старшины из урядников мирного времени — Пантелеймон Лебедев, Друшляков, Иван Козлов, Ростовцев, есаул Андрей Бэх. Остальных не помню.

А вот наши Кавказцы: полковник Хоменко, командир 1-го Кавказского полка, и его помощники, войсковые старшины Храмов2:>7 и Андрей Елисеев. Остальных не помню.

Вот сидит храбрый командир Кубанского партизанского полка, полковник Польский, во всем подражатель генералу Бабиеву. Это все главные, которых я отлично и давно знал.

Подойдя к ним, поздоровался общим поклоном и присел. Кроме полковника Земцева, вид у всех, видевших ту экзекуцию, растерянный.

Полковник Земцев, как самый старший, информирует меня, что «всех есаулов и штаб-офицеров красные выделили из общей группы офицеров и приказали ждать здесь распоряжения; всех хорунжих и сотников выстроили отдельно, как Вы видели, произвели учение и отправили в Туапсе»258.

Сидя в кругу, я рассматриваю лица друзей и сослуживцев, стараясь прочесть в них душевное их состояние. И вижу, они так же все в панике и клянут тот час, когда согласились «сдаться».

Корниловцы меня предупреждают «не проговориться в обращении». В анкетах они написали, что их полк «Кубанский», и просят слово «Корниловский» забыть, чтобы не подвести их. Они уже спороли со своих папах и шаровар так раньше гордый для нас корниловский траурный (черный) галун.

«И еще не прокричит петух трижды, когда ты, Петр, отречешься от Меня», — сказал апостолу Петру Христос. Вот что значит «страх смерти».

— А Ваш где же, Партизанский полк? — кто-то сострил над полковником Польским.

От этих слов Польский съежился весь, убрав свою шею в плечи, словно боясь, что его кто-то сейчас стукнет поленом по голове, и прошипел:

— Не называйте мой полк так, он «Сводный».

Я с искренним сожалением посмотрел на этого пистольного и храброго офицера и не осудил. Он мой сосед по станице, и его полк состоял из его станичников, темижбекцев и наших Кавказцев, как и офицеры были только из этих станиц. Вот что значит — страх.

Нам всем очень грустно. Все больше молчат, изредка перебрасываясь лишь короткими фразами.

— А вот возьмут да отправят меня в станицу и скажут: «А ну-ка, господин полковник, снимайте штаны, да ложитесь, а мы Вам вгоним 50 плетей, как Вы вгоняли нашим когда-то», — шутит кто-то.

— Лучше пусть расстреляют, чем быть выпоротым, — гордо заявляет Ваня Храмов, наш общий друг.

Я все это слушаю молча и ни с кем не делюсь своими тяжелыми мыслями. А высказывания продолжаются.

— А что, если бы нам сдалась Красная армия? — говорит кто-то вопросительно и продолжает: — Наверное, мы бы уже расстреляли тут же главных!