— В особенности генерал Бабиев, — вдруг отвечает корниловец-храбрец, войсковой старшина Ростовцев.

Услышав это, я «косо» посмотрел на Ростовцева, храброго командира сотни при мне на Маныче весной 1919 года. Тогда Бабиев не был жесток. Вот почему я и посмотрел «косо» на Ростовцева. Возможно, упоенный властью, Бабиев и переменился.

Успокоительно действуют на всех полковники Земцев и Хоменко. Полковнику Земцеву 55 лет. У него уже сын офицер. Окончил Академию Генерального штаба и в Великой войне на Турецком фронте командовал 1-м Сунженско-Владикавказским полком. А почему он только в чине полковника — не знаю.

Он типичный офицер старого времени — с усами и подстриженною бородою клинышком, по-черкесски. В серой походной черкеске. На нем папаха старого покроя — высокая, крупного черного курпея, с высоким, острым верхом. При нас таких папах рке не носили. Он мало говорит и если говорит, то дельно, успокаивающе.

Полковник Хоменко — маленький, сухой, очень логичный в разговоре и внимательно-приятный во всем. Ему до 40 лет. Его очень любят, ценят и уважают Кавказцы.

Перед красными начальниками

— А Вы, полковник, представились коменданту порта? — спрашивает меня полковник Земцев, как старший среди нас.

Отвечаю, что я ничего не знаю, как и не знаю, кто таков комендант порта.

— А тот, что отправил наших офицеров в Туапсе, — отвечает он, — и просил прийти к нему, по его распоряжению «для всех прибывающих старших начальников».

Поднимаюсь на длинную стеклянную веранду. За нею большая зала. Это, видимо, была гостиница при Набережной улице. Теперь — комендантское.

Здесь много столов, писарей. Все стучат на пишущих машинках. В тыловой стене, за письменным столом, сидит он — комендант порта.

Подхожу и говорю, не представляясь, а как бы частно:

— Позвольте представиться — начальник 2-й Кубанской казачьей дивизии, полковник Елисеев.

Должен подчеркнуть, что мы все были при шашках и кинжалах. На поясе у меня висела еще и желтая длинная кобура от револьвера. Весь вид был, конечно, офицерский, но только без погон.

Блондин поднял голову и внимательно посмотрел мне прямо в глаза, но без всякой злости или испытания, изучения.

— Вы прибыли с дивизией, полковник? — спрашивает.

— Да, — отвечаю, стараясь говорить без военных терминов.

Теперь он рассматривает меня и даже улыбается «дрркески», но по серым глазам вижу, что если потребуется, то он, под эту улыбку, может спустить и курок револьвера.

Ему не свыше 35 лет. Светлый блондин. Видимо, латыш. Чисто выбрит. Интеллигентный, вежливый, говорит на чистом русском языке. Он, безусловно, офицер, и офицер был, наверное, молодецкий. Такими бывали молодые штабс-капитаны и капитаны в пехоте.

— Хорошо, распорядитесь, чтобы Ваши полки расположились у набережной, а 1-й Лабинский полк отведите дальше к берегу, влево, изолированно. А потом явитесь нашему начдиву товарищу Егорову. Идите, полковник, а если что Вам понадобится — обращайтесь ко мне, — закончил он.

С того момента, когда меня «спешили» с седла, я уже не знал, что делалось с теми, кто шел позади меня. А следуя в экипажике в город, я обгонял длинную кишку передовых сотен 1-го Аабинского полка, которые с сумами и бурками быстрым шагом спешили в Сочи. Все они самотеком влились в черный массив многотысячной толпы казаков, уже находившихся здесь, и вышли из подчинения своих начальников.

Выйдя от коменданта порта на длинный стеклянный балкон, я увидел свой полк, густой колонной сосредотачивающийся далеко внизу, у моря, к югу от города. Мы уже не могли распоряжаться своими казаками, да и не хотели. А почему 1-й Лабинский полк был изолирован от общей массы других полков — не знаю.

Иду к красному начдиву Егорову. Его штаб помещался в южной части города. Говорили, что он капитан Генерального штаба, но для меня тогда было — если служишь в Красной армии, значит, и сам ты «красный».

В «Очерках Русской Смуты» генерал Деникин указал, что 75 процентов офицеров Генерального штаба остались в красной России, мобилизованные советской властью для организации Красной армии. Мобилизовали и [часть] офицеров, которых до революции в Императорской армии числилось около 300 тысяч259. Мобилизовали и унтер-офицеров. Мы этого тогда не знали, потому я и шел не к офицеру Генерального штаба, а шел к красному командиру, к нашему врагу психологически.

Штаб Егорова помещался в небольшой частной даче. Ординарцы лениво грелись на солнышке. Я спросил — как и куда пройти в штаб? Они указали, совершенно не обратив на меня никакого внимания. Если бы с них снять звезды на фуражках, это были бы самые настоящие и обыкновенные русские солдаты — простые и «серые».