— Нечего слушать этого кровососа!

— Слезай, живодер!

С деревьев закричали:

— Барсук! Барсук!

На этом закончилось выступление Фудзиты.

Внимание участников митинга привлек настоятель местного буддийского храма. Маленький, сгорбленный старик в парчовой шапочке шел, опираясь на плечо молодого монаха. Все поднимались и пропускали его вперед.

Жителям городка было известно, что престарелый настоятель не только подписал воззвание в защиту мира, но и призвал последовать его примеру всех своих прихожан.

Но в тот момент, когда настоятель подошел к трибуне, с западной окраины стадиона раздались крики:

— Полицейские!

Вслед за этим послышались свистки, и участники митинга увидели большую группу полицейских, спрыгивающих с грузовой автомашины.

Несколько полицейских на мотоциклах подкатили к трибуне. За ними подъехал автомобиль.

— Немедленно разойдитесь! — приказал полицейский начальник, сидевший в машине.

Размахивая дубинками, его подчиненные окружили трибуну.

Стадион взорвался гулом гневных голосов:

— Где вы были, когда фашисты хулиганили?

— Американские холуи!

Полицейский начальник взмахнул рукой в белой перчатке, и полицейские бросились в первые ряды. Сидящий на клене Дзиро увидел, как один из полицейских подбежал к настоятелю, замахнулся на него, но Имано и еще несколько рабочих схватили полицейского и сбили его с ног.

В это время Дзиро услышал крики внизу. Масато проворно, как обезьяна, стал подниматься вверх и уселся рядом с Дзиро. Внизу, угрожающе размахивая дубинкой и громко ругаясь, стоял сам «бегемот» — огромный детина, один из старших полицейских Одзи. О нем говорили, что он во время войны служил в жандармерии и избивал арестованных мокрыми полотенцами, свернутыми жгутом, отбивая им легкие.

— Слезть немедленно!—гаркнул он, размахивая дубинкой. — А то стащу и переломаю все кости.

Но Дзиро и Масато предпочли взобраться еще выше. Тогда полицейский швырнул в них камень.

— Иди сюда! — крикнули сверху. — Бегемот!

Вокруг послышался смех мальчишек, сбежавшихся

к дереву. На выручку приятелей поспешил Сигеру. Он подбежал к полицейскому и, изобразив на лице неподдельный ужас, крикнул:

— Господин полицейский, я видел, как вон там, у самого овражка, упал и не поднимается. . . какой-то полицейский. .. Кажется, начальник! Туда все побежали.

— Упал? Где? — рявкнул «бегемот» и помчался в ту сторону, куда показал Сигеру.

Дзиро и Масато быстро соскользнули с дерева.

— Что случилось? — спросил Дзиро, потирая ушибленную ногу.

Сигеру ухмыльнулся и скорчил гримасу:

— Ничего особенного... Бегемот поверил мне и решил немножко пробежаться. Надо удирать, а то он сейчас вернется.

Глава седьмая ПРАЗДНИК

Уже с самого рассвета праздничный день обещал быть солнечным и спокойным. Небо было безоблачным, в лощинах таял туман, широкая гладь озера застыла, словно зеркало. Нежнорозовая заря позолотила верхушки священных криптомерий, и радостный щебет птиц возвестил начало дня. Птицы высоко взтстели в светлоголубую высь, чтобы первыми встретить восход солнца.

Но вот из-за позолоченной кромки соснового леса брызнули солнечные лучи, и светлая кровля храма Инари блеснула, словно облитая расплавленным серебром.

Начали просыпаться люди. Многие торговцы-разносчики, прибывшие в Одзи на праздник, спали тут же, в парке, на скамьях и на рогожных подстилках, придерживая руками колясочки, лотки и корзины с товарами. Некоторые разместились в пристройках храма, у священников.

С первыми лучами солнца торговый люд зашевелился: начали раскрывать свои лотки и свертки, выбирать места для торговли. По дороге, усыпанной галькой, вдоль больших развесистых деревьев и гранитных фонарей потянулись целыми семьями жители городка.

День начался. В парке, окружавшем храм, зазвенели веселые детские голоса, смех, песни. Торговцы стали зазывать покупателей криками и звуками гонгов, барабанов и трещоток. Дети прохаживались вдоль лотков и не спускали глаз с сушеных персимонов, нанизанных на палочки, засахаренных земляных орехов, рисовых лепешек, обернутых в дубовые листья, печеных каштанов и прочих яств.

В одном месте дети окружили бродячего торговца рисовых тянучек, созывающего покупателей глухими ударами гонга. Он снял со своего коромысла закрытые плетенки и присел перед детьми на корточки. Живые, любопытные мальчишеские глаза следили, как он из небольшой трубки, обмазанной липким тестом, выдувает шарики и как эти шарики после нескольких ловких движений его пальцев превращались в крохотных собачек, лисичек, обезьянок и даже неуклюжих человечков. Рядом с бродячим торговцем тянучек сидел человек с наголо обритой, как у буддийских священников, головой. Сбоку возле него лежало несколько маленьких раскрытых мешочков с песком, окрашенным в различные цвета. Не глядя на них, он брал то из одного, то из другого мешка горсти песка и ловко рассыпал его по земле так, что перед зрителями возникала какая-либо картинка: деревенский домик у горного потока или битва двух драконов в облаках. Некоторые прохожие швыряли в его корзиночку смятые бумажные деньги или сигареты.

А каких только игрушек не продавали на лотках и в легких, наскоро сколоченных лавчонках возле фонтана! Здесь висели на бечевках квакающие лягушки, бабочки и стрекозы, размахивающие прозрачными крылышками, крошечные деревянные и плетеные сандалии, картонные крокодилы, черепахи, куколки и многоярусные башенки — пагоды; были тут и деревянные и жестяные самурайские мечи, револьверы и автоматы, танки и самолеты. В стороне на длинных бамбуковых шестах раскачивались ярко раскрашенные маски барсука, тигра, бородатого бога ада — Энма и горного демона — Тэнгу с длинным носом, с жадным взглядом и хищным оскалом. Тэнгу был поразительно похож на американского полковника Паттерсона, стоявшего со своим гарнизоном в Одзи. Гуляющие толпились возле этой маски и посмеивались.